Антракт. Поминки. Жизнеописание. Шатало

— Извините еще раз, — виновато поспешил Рантик, — не знал, я не был у дорогого Глеба целый год… Но это не имеет принципиального значения, если в завещании она все равна указана. Зачитай, Паша, пусть будет все как положено, — И сам громко позвал: — Эльвира, пожалуйста, если вам не трудно, мы все вас ждем!

— Завещание… — опять, как на лестнице, пробормотал Митин, — прямо-таки Оноре де Бальзак…

Эля вошла в комнату, вытирая на ходу мокрые руки кухонным полотенцем.

— Садись сюда, — предложил ей место рядом с собой Дыбасов, но она, ничего не ответив, села к столу.

Паша достал из внутреннего кармана пиджака потертый кожаный футляр, вынул из него очки в неожиданно модной квадратной оправе, надел их, из другого кармана извлек сложенный вчетверо лист обычной писчей бумаги. Но прежде чем начать читать завещание, посмотрел поверх очков на Митина, Иннокентьева и Элю.

— Рантик потому попросил меня участвовать и дать ход данному документу, что согласно воле завещателя я в нем не упомянут и выступаю здесь в роли, так сказать, исключительно юриста. Разрешите, если никто не против.

Завещание было совсем коротенькое, в несколько строк, в нем никак не определялось, в каких долях делить оставшееся после Глеба наследство, лишь назывался главный душеприказчик — Рантик, и четверо других — Иннокентьев, Митин, Дыбасов и Эля. Она так и была названа в завещании — не по фамилии, а лишь по имени, может быть, пришло в голову Иннокентьеву, Глеб и не знал ее фамилии. И тут же подумал, что он и сам ее не помнит: Эля и Эля…

Паша закончил читать завещание, вновь сложил листок вчетверо, протянул его Рантику. Рантик поблагодарил его кивком.

Все молчали, не зная, что в таких случаях надо говорить и как приступить к делу.

Митин не выдержал:

— Давайте уж кто-нибудь первый… а то, честное слово, никаких сил!..

Дыбасов вскинулся из-за его спины:

— Нам с Элей ничего не надо! Скажи, Эля!

Но она промолчала, сидела, положив на стол руки с кухонным полотенцем.

Тогда он добавил еще агрессивнее:

— Во всяком случае, мне!

— Зачем такие нервы, дорогие мои? — с укоризной в голосе развел руками Рантик. — Мне тоже ничего не надо. И Паше. — Паша согласно кивнул. — Но наш дорогой покойный оставил вот это завещание, это его, как говорится по-юридически — правильно, Паша? — последняя воля, разве мы имеем право не послушаться?..

— Нельзя, — негромко сказала Эля. — Некрасиво получится — Глеб нам оставил, он так хотел, а мы отказываемся…

— И в какое положение вы поставите тех, в пользу кого отказываетесь? — вставил Паша. — Я, конечно, тут лицо стороннее, меня в числе наследователей нет, просто как юрист…

— Бросьте, Паша, — Дыбасов поднялся с топчана, — у вас такое же право, как у всех!

— Само собою, — подтвердил Митин, — какие могут быть разговоры. Только давайте скорее!

— Вот что, — предложил Иннокентьев, — нас здесь шестеро, если каждый будет в этом участвовать, нам до завтра не управиться, тем более всем, как я понимаю, совершенно не важно, как все будет поделено…

— Что вы предлагаете? — перебил его Дыбасов.

— Рантик — душеприказчик, Паша — юрист, вот пусть они вдвоем и займутся, а мы заранее соглашаемся с тем, как они решат.

— Нормально, — подтвердила первой Эля.

Рантик и Паша ушли во вторую комнату, Эля вернулась на кухню домывать посуду, Дыбасов распахнул дверь и вышел на балкон — дождь утих, лишь редкие, по-летнему тяжелые и звонкие капли срывались с крыши на жестяные карнизы, и слышно было, как внизу, на ночной улице, журчат потоки у решеток коллекторов.

Митин и Иннокентьев не встали из-за стола, молча курили.

Иннокентьев спросил как можно безразличнее, кивнул в сторону балкона, и тут же пожалел, что спросил:

— Давно это у них?

— Ты об Эле и… — понял его Игорь. — Не знаю. И вообще этот вопрос, извини…

— Ладно, не будем. — Иннокентьев решительно встал и прошел на кухню.

Эля вытирала посуду уже совершенно мокрым полотенцем.

Он остановился в дверях и сказал на удивление самому себе спокойно:

— Я тебя ни о чем никогда не спрошу, никогда не упрекну. И я всегда буду тебе благодарен. Благодарен и… и все всегда буду помнить. И если когда-нибудь… одним словом, если ты когда-нибудь… — Но, не договорив, круто повернулся и вышел.

В комнате он застал уже сидевших за столом Рантика и Пашу. Паша что-то дописывал на листке бумаги, то и дело стряхивая ручку с вечным пером.

Позвали Элю и Дыбасова, и Паша прочел, как они с Рантиком предлагают разделить ружинское наследство…