Антракт

Вдруг заиграла музыка: Рой Бьюкенен, Гленн Миллер и другие джазовые исполнители. Финбар вдруг обхватил меня за талию и начал кружить по комнате, другие последовали за нами, и вскоре вечеринка напоминала сельский праздник с танцами, а не светский прием в Уэст-Энде. Я перешла к одному из вольсков, пока Финбар танцевал с Волумнией, потом я была в паре с Авфидием, а Финбар — со служанкой Виргилии. Веселье продолжалось. Занявшись приятной физической активностью, можно позабыть почти обо всем. Естественно, я забыла, что только что состоялась моя помолвка, и с удовольствием отдалась происходящему. Клейтон, Джимбо и все присутствующие закружились в веселом общем танце. И каждый раз, когда мы оказывались рядом, я смотрела на Финбара, он смотрел на меня, я ждала, что вот-вот почувствую то приятное, теперь гораздо более сильное ощущение, но оно не приходило. Только все больше музыки, танцев, и все сильнее чувство нереальности происходящего.

Нас осталось четверо и еще два человека из обслуживающего персонала. Но кто их считает? Джимбо с довольным видом, чем-то напоминая Петрушку, сидел, развалившись на диване, с бокалом бренди в руке.

Клейтон-младший занимал другой диван, его темно-красные лакированные туфли с надписью «Гуччи» на пряжке валялись рядом, пиджак у ног напоминал лужу засохшей крови. Он спал, слегка похрапывая.

Мы с Финбаром сидели рядом на полу, не очень трезвые и, думаю, вполне счастливые. Он повернулся ко мне боком, и я вздрогнула, заметив, какой у него красивый профиль. Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Даже эксцентрики устают, — сказал Финбар. Я вынула цветы — то, что от них осталось, — из волос и положила ему на ладонь. Он сжал их в кулаке и поднес к носу.

— Безумие, — сказала я, — все это безумие.

Клейтон на диване захрапел долго и непрерывно.

— У тебя или у меня? По-моему, так договариваются? — Он наклонился ко мне и впервые очень осторожно поцеловал в губы. Это был очень целомудренный поцелуй. Я почувствовала себя абсолютно невинной.

— Моя грелка остыла. — Я не смогла придумать другого ответа.

Финбар довольно хмыкнул и покачал головой. Кудри, мокрые от пота, прилипли к голове.

— Не сомневался, что ты скажешь нечто подобное.

Если бы я сейчас услышала «Праздник окончен», клянусь, я бы взвыла.

— Финбар, — сказала я, — мне нужно немного времени. Небольшая пауза, чтобы осознать…

— Герань, — сказал он, — конечно, делай как знаешь. Пойдем… — Он встал и потянул меня за руку, я поднялась. — Будет тебе твоя пауза. Сейчас сядешь в такси и сможешь подумать до утра. Одна.

Он был очень чутким человеком.

— Спокойной ночи, Джим. — Я взяла агента за руку. Он поднял на меня мутные глаза. — Удачи с контрактом… завтра.

— Конечно, — сказал он, уютно устроившись, закрыл глаза и присоединился к Клейтону в сладком сне.

Мы вышли втихую темную ночь. Вдоль улицы стояли мешки с мусором, они отбрасывали на стены домов причудливые тени. На вечно забитой площади перед Сент-Джеймсским дворцом не было ни одной машины. Облаков стало меньше, и они уже не напоминали темно-синий бархат, а луна представляла собой почти идеально круглый светящийся диск. Похолодало. После жаркой квартиры я была рада этому и сделала несколько глубоких отрезвляющих вдохов, пока Финбар искал такси. На это не потребовалось много времени, думаю, мы были недалеко от отеля «Ритц». Финбар открыл дверцу и, как будто я была очень слаба, усадил меня внутрь. Но я не обиделась, потому что его внимание не было обычным проявлением актерской галантности. Он был добр ко мне, и я была благодарна ему за это. Я действительно чувствовала себя очень слабой, даже немного потерянной, и решила, что это некая новая плоскость счастья: после сильного желания — успех, а после успеха — чувство потери.

— Я могу позвонить тебе завтра? — спросил он через открытое окно.

Я кивнула.

— И не огорчай своего замечательного водителя импульсивными поступками. Я вас предупреждаю, — обратился он к мужчине за рулем, — эта женщина очень опасна.

Если он собирался пошутить, то прогадал. Я не могла заставить себя улыбнуться, и это, безусловно, уязвило Финбара. А потом, когда завелся мотор, я вцепилась ему в руку. Это так сильно напомнило мне самый лучший момент в пьесе, что я сказала:

— Скажи снова то, что ты говорил Волумнии, своей матери, потому что ты произнес это так красиво…

Тогда я еще не знала, что из всех похвал, которые обрушатся на спектакль завтра, именно эту сцену за особую яркость критики назовут лучшей.

Он произнес слова очень просто, как делал это на сцене, держа мою руку так, как он держал ее:

А если не просить не можешь, помни:
Не отступлюсь я от того, в чем клялся.
Не требуй…

Машина тронулась слишком быстро. Мы разжали руки.

— В какую часть Чизвика? — спросил водитель.

Я оглянулась и махала Финбару, пока мы не повернули за угол, а потом откинулась на сиденье и погрузилась в теплую атмосферу такси.

И сказала:

— А я скоро выхожу замуж.

— Тепло сегодня, — ответил водитель.

— Если серьезно, мне кажется, что холодает.