Антропологический код древнерусской культуры

На этом фоне совершенно закономерным представляется та трансформация, которая произошла с понятием человеческого «самовластия». Именно в эпоху Грозного оно исчезает из русского менталитета как понятие о свободной воле человека как такового в выборе между добром и злом и превращается в термин, обозначающий неподчинение государственным и церковным властям. Об этом свидетельствует прежде всего сам Иван Грозный, утверждавший, что Бог лишил человека самовластия, поскольку оно вело только к покорению дьяволу. Об этом царь писал несколько раз. Например, в «Послании к Сигизмунду II Августу» в 1567 г. он указывал, что «далече отстоит от истинны» его мнение о даровании Богом свободной воли человеку, «…понеже первого человека Адама Бог сотворил самовластна и высока и заповедь положи, иж от единаго древа не ясти, и егда заповедь преступи и каким осужением осужен бысть! Се есть первая неволя и безчестье … Видиши ли, як везде убо несвободно есть, и твое, брате, писмо далече от истинны отстоит…».[473] В «Валаамской беседе» середины XVI в. мысль о недопустимости самовластия уже преподносится как аксиома: «Мнози убо глаголют в мире, яко самоволна человека сотворил есть Бог на сесь свет. Аще бы самовластна человека сотворил Бог на сесь свет, и он бы не уставил царей и великих князей и прочих властей и не разделил бы орды от орды. Сотворил Бог благоверныя цари и великия князи и прочии власти на воздержание мира сего для спасения душ наших».[474] Не удивительно поэтому, что в начале XVII в. русская церковь осудила Лаврентия Зизания за совершенно ортодоксальное толкование самовластия в его «Катехизисе» («Самовластием человек обращается к добродетелем, якоже и злобам. Им же почтен исперва Адам от Бога»): «Прямо не так, но се так: падает человек самовластием, восстает же властию и исправлением Божиим».[475] Таким образом, власть как бы узурпировала термин «самовластие», переведя его в социально-политический контекст и устранив тем самым концепт о свободной воле из русского менталитета того времени.

С целью изъять из обихода все, что мешало царскому самовластию править страной по своей воле, но вместе с тем также и с целью преподнести эти узаконения как совместное, царское и церковное, «устроение» жизни всего общества, был организован Стоглавый собор 1551 г. В Главе 4 прямо говорилось: «…а которые обычаи в прежние времена после отца нашего великаго князя Василия Ивановича всея Русии и до сего настоящаго времени поизшаталися или в самовластии учинено по своим волям [выделено мною. – Л. Ч.] или прежние законы, которые порушены или ослабно дело небрегомо божиих заповедей, что творилося, и о всяких земских строениих и о наших душах заблужении о всем о сем довольно себе духовне посоветуйте и на среди собора сие нам возвестите, и мы вашего святительскаго совета и дела требум и советовати с вами желаем о Бозе утвержати нестройное во благо».[476] Упоминая о самовластии, царь имел в виду боярское правление, которое он оценивал опять-таки с позиций борьбы за власть: «Боляре и вельможи… совет не благ совещаше ми вменяющи, яко мне доброхотствуют, но паче же себе самовластие улучающе (выделено мною. – Л. Ч.)» [263]. В задачи Стоглава входило также исправить судебник «по старине» [267] и устроить «все по чину» [260]. При этом речь идет все время о душе царя и о душах его подданных, и «устроение» подразумевает именно устроение душевное [259, 264 и др.]. Фактически же регламентируются и замыкаются в образцы и каноны-чины все стороны жизни человека. О Стоглавом соборе мы будем еще говорить позднее в связи с понятием «чин» в культуре середины – второй половины XVI столетия.