Антропологический код древнерусской культуры

В 1566 г. Иван Федоров бежит из Москвы, обвиненный в «ереси», т. е. нарушении чина: «…озлоблением… от многих начальник и священноначальник и учитель, которые на нас зависти ради многие ереси умыслили, хатячи благое в зло превратити» [288]. Сначала Иван Федоров поселился в имении гетмана Г. А. Ходкевича, затем в 1572 г. переехал во Львов, а вскоре в Острог – замок Константина Острожского. Везде он издавал чинные книги («Учительное Евангелие», «Псалтырь с Часословцем», «Апостол», «Азбука», «Новый Завет с Псалтырью», «Библия» и др.) и везде вольно или невольно шел на нарушения чина, чего ему и не могли простить власти. Если сравнить два послесловия Ивана Федорова – одно к московскому «Апостолу» 1564 г., а второе к львовскому «Апостолу» 1574 г., то разница между ними заключается в следовании чину в первом и значительном отходе от него и определенной свободе изложения во втором. В московском издании «Апостола» послесловие кратко и чинно восхваляет «благочестивого и благоверного» царя, митрополита, церковь. Во Львове по прошествии десяти лет Иван Федоров, перенеся многие беды и преследования, уже отходит от чина, рассказывая о своих скитаниях и попытках собрать средства на издание книг. Только в самоидентифицирующей формуле он не отступает от канона, называя себя «грешным», как делали сотни авторов, переводчиков и писцов его времени.

Торжество чина-канона, однако, было далеко не абсолютным. Одним из главных его нарушителей был сам Иван Грозный, считавший себя выше любого канонического узаконения. В его переписке с Андреем Курбским находим элементы и фольклорные, и смехотворные, и ругательные, к которым он прибегает для усиления публицистического звучания своих посланий. Используя простонародные термины и вульгарные оскорбления типа «собака», царь доказывает свое исконное право бесчестить своих холопов-подданных. Называя же себя самого «псом смердящим», он демонстрирует якобы смирение истинного христианина: «А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати и чем просветити?».[537] Все это – намеренное и показное, провокационное нарушение Иваном Грозным чина царственного поведения. При этом он явно иронизирует и издевается над своими адресатами, как, например, в Послании к старцам Кирилло-Белозерского монастыря 1573 г. Самоуничижение царя перерастает в некий античин, в пародийную самоидентификацию: «Увы мне, грешному, горе мне, окаянному, ох мне, скверному! Кто есмь аз, на таковую высоту дерзати?».[538] Царь осознает свой статус вне какого-либо чина, статус земного божества и использует чин скорее в пародийных целях. Тем не менее Андрей Курбский подметил отсутствие чинного изложения в посланиях царя, назвав их не только «широковещательными и многошумными», но и упрекнув в неправильном цитировании «важных мыслей» – «сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями».[539] И речи царя о себе он посчитал бесчинными, поскольку царь то слишком самоуничижался, то слишком возносился.

Однако чин нарушался и простым народом, причем чаще всего не по неведению, как это было у псковских и новгородских художников, расписывавших Золотую палату и Благовещенский собор в Кремле, Успенский собор в Свияжске и пр. Наказанию обычно подвергалось намеренное нарушение, искажение общеизвестного чина, и особенно жестко преследовалось самовластное самочиние. Любые отклонения в общественном и частном поведении приравнивались «безчинию», что особенно наглядно видно уже из поучений митрополита Даниила, обличавшего и «лживых пастырей», и вельмож-щеголей, и простой народ.[540] Подобных защитников чина от любых посягательств было много, но более всего преследовалось «самовластное самосмышление». Чтобы предотвращать попытки самостоятельного поиска истины, составлялись подборки вопросов, волновавших еретиков, которым следовало давать отпор. В так называемой «Премудрости богословных книг, что есть исповедати, а не пытати», составленной иноком Соловецкого монастыря Пафнутием по заданию игумена Иакова в конце XVI в., четко говорилось, что нельзя «пытать», т. е. искать истину, а можно только «исповедывать» в соответствии с каноном «богословных книг». Интересно, что сочинение это начиналось с самого животрепещущего вопроса всего XVI столетия – периода борьбы с ересью антитринитариев, не признававших троичности Божества: «Вопрос: Что есть исповедати, а не пытати троичности Божества корень? Ответ: Единицу не пресекателну существом и началом такожде не слиятелну имяны но постастьми, яко же бо едино солньце иметь же из себе три действа: светлость, и лучю, и теплоту».[541] Ответы содержали все тот же чин-канон, который надо было повторять при столкновении с еретиками или при возникновении собственных сомнений.