Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

<…> Я проснулся где-то часа в четыре, натянул еще влажные носки и уснул. Сегодня в пять часов должна быть тревога, а после нее — стрельбы на полигоне. Так что я специально постирал носки в бане и сушил их под матрацем. Эту ночь я спал в штанах, ведь по боевому расчету я и мой сосед с нижней кровати — светомаскировщики. Едва только дежурный включил свет, я уже натягивал на окно одеяло.

По тревоге мы должны свернуть матрацы, надеть шинели, и, разобрав автоматы, построиться на улице. Я намотал портянки, схватил шинель и подбежал к оружейке. Там была толпа полусонных, полуодетых и полоумных курсантов. Никто никуда не спешил. Я взял свой автомат, рожки, подсумок и противогаз, тоже не спеша заправился, и следом за ковыляющими по лестнице "солдатами" вышел на плац. В общем, минут через пятнадцать мы, вторая рота, уже (!) стояли. Феликсов дал мне чей-то автомат (нельзя ничего оставлять в оружейке при тревоге) и подсумок. Мы немного постояли, посмотрели на третью роту, которой понадобилось лишь 5 минут от постели до построения. Опять замполит наш "поздравлял" с первой тревогой. Репетировали, репетировали целую неделю, а все равно четвертый и третий взвода не поделили окно, так и осталось оно не завешанным. После своей речи замполит приказал сложить шинели, снять противогазы, автоматы, сложить все это культурно на землю, и мы пошли в столовую. Наскоро перекусив, стали собираться на полигон. Димке Вороненкову повезло. Он и еще несколько ребят поехали вперед на машине, повезли патроны. А мы, все остальные, еще час ждали отправки на КПП. <…>

Тут к нам перевели из учебки ВДВ ребят-связистов, так они очень и очень отличаются от нас, олухов. Более собранны, дисциплинированны, не ноют, как тот же Смирнов Валерка, что у них поясница болит, что им трудно "очко" драить. <…>

В семь часов подошли машины, и нас стали туда загонять. День должен был быть теплым, вставало солнце. Но еще было морозно. Не растаявший снег превратился в лед, и ноги разъезжались в разные стороны. Мы плотно-плотно набились в кузов, подняли воротники. Всю дорогу кимарил. Машины остановились, и мы на полугнущихся ногах начали вываливаться из кузова. Наполеоновская гвардия! Замерзшие, с поднятыми воротниками, неловко держащие автоматы окоченевшими руками! Хорошо, что мне удалось сохранить перчатки.

Картина была дикая и величественная. Вокруг обступали горы. Белые-белые, сверкающие под солнцем. А до них — равнина, снег, кое-где деревья. И громадный завод, весь окутанный дымом и чадом. Сизый дым сносило в сторону, но он не улетал, а плавал таким же сизым туманом. Подножья гор расплывались в этой едкой дымке. "Вот местная достопримечательность. На этом фосфатном заводе снимался фильм "Джентльмены удачи", — со общил нам капитан. Кое-как мы построились и пошли на полигон. Откуда-то издалека доносилась стрельба. Я ведь раньше никогда гор не видел, особенно таких, поэтому крутил головой налево и направо. Да еще время от времени налетал на автомат Сани Скорых, идущего впереди. Но мне это быстро наскучило, надо было смотреть под ноги. "Равнина" была изгрызена какими-то оврагами, карьерами, каньонами. Было скользко, и то тут, то там раздавался грохот упавшего автомата и матерщина. Вдруг Качковский, молчавший в стороне, крикнул: "Танки справа"!" Рота остановилась, как вкопанная, и недоуменно посмотрела на него: чего это, мол, он вякнул? А капитан скорчил рожицу и кричит: "Банда! Ха! Советская угроза! Колхоз! Танки справа!" Тут мы поняли, чего от нас хотят, и побежали на обочину, в снег, куда-то вбок, попадали, стали рвать затворы. "А это что за куча?! Пятый взвод?! Считайте, что вас уже нет. В атаку!"

Мы опять бегали, вспахивая снег, кричали "ура". Потом, выбравшись на дорогу, шли, бежали, шли, бежали еще километра два.

Полигон заметили сразу. В поле стояли какие-то раздолбанные ржавые машины, БТР. Все сразу стали тыкать пальцами: "Во! Во! Смотрите, из Афгана!" И такой благоговейный шепот вокруг. "Вот наивные люди, — с ухмылочкой сказал Саня. — Конечно, мы шли в армию, думая, что это нечто строгое, серьезное. Но за месяц уже всякого понасмотрелись, вот и хочется чего-нибудь героического".

На стрельбище было еще лучше. Две бетонные вышки, палатка с двумя дымящимися трубами, полевая кухня и огороженный палатками бункер, где снаряжают магазины. Приехавший на час раньше Димыч сообщил, что он скорефанился уже с поварами и попил чайку горячего. "Два с половиной литра!" — гордо сообщил он. Я не успел позавидовать ему — все вокруг весело заржали.

Строй сразу рассыпался — все побежали смотреть, как какой-то парень провалился по пояс в засыпанную снегом канаву. Как его вытаскивали и отряхивали.

Шли мы на полигон, предвкушая, как будем стрелять, а оказалось все гораздо прозаичнее. Сначала корреспондент какой-то долго нас расставлял, примеривался, мы и майор — высокий улыбчивый старик — терпеливо ждали. Майор должен был показыввать пулеметы, автоматы, рассказывать об оружии. Мы пожирали глазами все эти патроны, ленты, стоящие на сошках пулеметы. Это было, пожалуй, самое интересное место полигона. На других "точках" мы еще по несколько раз повторяли движения на огневой, и вот, наконец-то, я вставляю магазин с патронами в автомат. Какие там репетиции! Над головой свистят гильзы, вылетающие из соседних автоматов, дым, запах пороха. Попал я или нет — не знаю. Для всех, кто стрелял, мишени были одни и те же, результаты никого не интересовали. Важно было поставить галочку, ведь необстрелянный солдат к присяге не допускается.

Вообще, я понял, здесь все всем до лампочки. Пока петух в темя не клюнет. И в нас людей не видят. Например, замкомвзвода сержант Герасименко видит в нас лишь четырехугольный строй четыре человека на восемь и дешевую, послушную рабочую силу. Он считает, что нас надо насиловать, насиловать до потери пульса. Вообще, это точка зрения всех начальников, за редкими исключениями. Работы здесь невпроворот, инструментов элементарных нет, нет даже изоленты, олова. Радисты! Радиомонтажники! Ребята тут уже прикидывают, сколько бы они получили бы на гражданке за такой объем работ и за такую скорость. А здесь даже "спасибо" не услышишь.

Еще одно изречение, любимое и офицерами, и сержантами, и прапорщиками: "В армии не может быть демократии, в армии единоначалие". С одной стороны, это верно: если все будут командовать — порядка не будет. Мне кажется, что демократия в армии должна выражаться как-то иначе. Хотя бы общественный контроль за средствами для армии, за повседневной жизнью солдат. Я лишний раз убедился, что наиболее радикальным решением была бы вольнонаемная армия. Это бы вытащило на свет столько проблем, пороков, что реформы бы стали просто необходимы. И не такие косметические, как делают сейчас: новый устав, короткое "Ура" вместо длинного. "По новой методике", — так заявил комбат.