Безусловно, на константы культуры существенно влияют константы внешнего мира. Но константы объекта познания определяются (и обнаруживаются) благодаря константам сознания познающего субъекта. При бессистемном взгляде на самый систематизированный объект разговор о самом существовании системы невозможен. Невозможен и сам бессистемный взгляд, ибо понятие "взгляд" есть аллегория "сознания", в той же степени, как и "системности". Бессистемный взгляд — это отсутствие взгляда. Бессистемность есть отсутствие.
В момент фиксирования и интерпретации картины мира самореализуются и структуры сознания. Таким образом, познание структуры объекта связано с репрезентацией структуры субъекта. Не то же самое имел в виду Юнг, определяя архетип как "некий вид готовности репрезентировать всегда и снова те же самые или подобные мифические представления"?
Вышеприведенные концепции выходят на тот уровень понимания феномена архетипа, на котором их различия между собой представляются несущественными. Не существенно, куда поместить область архетипов — в глубины человеческой психики или в глубины культурно-исторического опыта; понятно, что они взаимообуславливают друг друга. Существенно то, что архетип представляется выражением общих законов "всякого существования", частным проявлением которых является человеческая история (Лотман), "и вместе с тем просто являются выражением жизни" (Юнг).
Исходя из конкретных исследовательских задач, ограниченных рамками настоящего исследования, можно определить архетипы коллективного бессознательного как структуры сознания, определяющие парадигмы познавательной активности (системность, образность, смысловая многомерность и т. д.), активизирующиеся в социальном взаимодействии.
Что касается самого акта понимания, то он невозможен без символизации. Поэтому любое действие или состояние человека или природы в момент их понимания являются взаимообусловленными метафорами, образующими принципиально неоднородные пространства культуры[56]
.Итак, культурные феномены могут иметь вневременное и универсальное значение только в том случае, если они являются проекцией структурных основ сознания, законов его функционирования. Эти законы и принципы человеческого сознания выражаются в его способности создавать знаки и символы, как средства сообщения с миром и друг с другом: получать, накапливать и передавать информацию, фиксирующую и систематизирующую представления о мире и регламентирующую поведение в мире. "У человека мы находим совершенно новый тип психической деятельности, — пишет А. А. Леонтьев, — новый тип поведения — интеллектуальное поведение, опирающееся на употребление знаков. <…> Знаки — искусственно созданные стимулы, назначение которых состоит в воздействии на поведение"[57]
.Символическое мышление развивает картину мира на фундаменте универсальных мифопоэтических образов и сюжетов. Ключевые компоненты мифа и ритуала универсальны потому, что персонифицируют не только фундаментальные законы мироздания (как они понимаются людьми), но и функциональные принципы построения мировоззрений. Поэтому Юнг вполне корректен, когда при объяснении феномена архетипа использует понятие божества, утверждая, что боги — это парадигмы сознания. По крайней мере, они только в этом качестве доступны если не пониманию, то мысли о них.
Знаки и символы власти в экстремальных группах не уникальны. Они имеют глубокие параллели в традиционных и архаических культурах и мифоритуальных системах. Не внешнее сходство с первобытными реалиями, но именно парадигмы ментальности, открывающиеся за кажущимся абсурдом доминантных отношений в армии, позволяют нам видеть архетипическую основу в армейских нормах, обычаях, байках в не меньшей степени, чем в архаическом мифе и ритуале.
Нацеленность устава на идеального солдата, не размышляющего над целесообразностью команд и содержанием приказаний, не отклоняющегося от схемы и не проявляющего свободы воли, способствует отключению активных структур индивидуального сознания и активизации коллективного бессознательного в экстремальных группах. И наоборот, область сознания — это область девиаций. Как писал Л. С. Выготский, "произвольность в деятельности какой-либо функции является всегда оборотной стороной ее осознания"[58]
. Если принцип вертикальной централизации власти предполагает контроль старших над младшими (сверху вниз) и делегирование ответственности за свои действия от младших к старшим (снизу вверх), то произвольность в действии — это всегда контроль стороны субъекта за своим поведением при наличии готовности самостоятельно действовать и нести за это ответственность. "Но для такого контроля, как минимум, необходимо как бы бросить взгляд на свое собственное поведение со стороны, противопоставить себя окружающей действительности"[59].