Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

Приведенные выше описания процессов потребления и производства пищи специфичны тем, что они сделаны в учебной воинской части, и характеризуют отношения внутри однородной солдатской массы без дедов и прочей неуставной элиты. Ценность данных текстов не только в их полноте, но и в том, что их автор тонко уловил самую суть — состояние хаоса при потреблении пищи, переживаемого солдатской массой, и желание упорядочить этот процесс путем привлечения во главу стола представителя власти — сержанта. В тексте дан портрет «хорошего» и «плохого» сержанта. Это отражает стремление дифференцировать элиту на «свою» и «чужую». Если «чужой» сержант деперсонифицирован в совокупном антикультурном образе, то в характеристику «своего» вводится предельно личностная формулировка, определяющая статус как центр культурного пространства: «Во главе стола, как и полагается, сержант. Наш Феликсов». Автор тонко подмечает его сдерживающую функцию, причем критерием «интеллигентности» сержанта является его способность к самоограничению.

Описание солдатской трапезы воспроизводит мифологическую картину всеобщего хаоса «пожирания», которое происходит «в полном молчании», и усилено аллегориями, которые в универсальном архетипическом коде представлены существами-антиподами — животными и инородцами, рвущими хлеб, так «что крошки летят на соседние столы». Посреди этого разгула инстинктов — островки культуры: столы, за которыми сидят «сержанты», «деревянные дембеля», или лица, способные договориться о взаимном сдерживании, что семиотически выражено знаками их культурной однородности. Но если за столом собираются представители разных культур, именуемые сленговыми синонимами слова «инородец», то их векторы силы образуют в центре стола семиотическую воронку. В ней исчезает не только пища, но и личность человека: «За столом у аров по-иному. Они, как кадавры, набрасываются на пищу и пожирают ее мгновенно. Это столь заразительно, что и ты сам теряешь элементарное приличие. (Курсив мой. — К. Б.)».

Граница «свой/чужой» при отсутствии социо-культурных маркеров проходит в области восприятия иноэтничности. Интересно, что, проводя этнические маркеры в культуре питания, автор цитированных писем отмечает некультурное поведение за солдатским столом у представителей кавказских народов, которые в своей родной среде как раз отличаются высокой культурой застолья. Это говорит только о том, что солдатский стол не ассоциируется ни с застольем, ни с культурой. Солдаты не воспринимают унифицированные армейские нормы в качестве культурно значимых. Но они это рефлексируют только в письмах домой.

Баня

В баню человек идет, как известно, голым, оставляя все знаки своего статуса (разве что за исключением татуировок) в предбаннике. Однако это обстоятельство не снижает остроту межстатусных отношений в парилке.

Человек, лишенный возможности обозначить свой статус визуальным символом, начинает бессознательно выражать его в агрессивных действиях. Поэтому армейская баня — это всегда среда нагнетенного межстатусного конфликта. Младших оттесняют от лучших кранов, и они толпятся у единственного, едва работающего крана с кипятком, или напротив, ледяной водой. Им не достаются тазы, мочалки, мыло. Их грубо подгоняют, им перекрывают воду.

[Из солдатских писем]

<…> И баня тут вообще не баня. Забежали 40 человек на 10 минут, или вода идет только холодная, или только кипяток, толком и не помоешься. Купаемся три раза в месяц. Грязь растерли и выбежали, и белья не хватает, бывает. Трусы грязные чьи-нибудь оденешь, или майку, а потом спрашивают, откуда эти болезни.

(«Армия рабов» //…)

[Из воспоминаний бывших солдат]