Антропология революции

Таким образом, в семьях «красных» рассказы о революции и последующих достижениях (работе) отца формировали представление о связях «идейности» (и ее источника — партийности) с профессиональным успехом. С другой стороны, рассказы о неучастии других родственников в революции и социальном переустройстве и в то же время повседневное с ними сосуществование формировали у детей убежденных коммунистов представление о другом мире — частном, родственном, альтернативном. Мире, который их отцы мечтали покорить и поставить себе на службу, мире, к которому у их детей, выросших в относительном достатке и получивших хорошее образование, уже в конце 1950-х, когда они пришли на службу в ЦК, не было больших претензий, которые выходили бы за рамки их служебных полномочий.

«БЫВШИЕ»

Совершенно иная картина наблюдается в интервью с той (примерно пятой) частью (11 из 50 информантов) бывших сотрудников аппарата ЦК КПСС, родители которых представляют дореволюционный средний и upper-middle класс, не принявший активного участия в революции. Такой потомок дореволюционного среднего класса имеет дедушку — предпринимателя, священника или высокообразованного интеллигента с хорошим достатком, родителей, занимавших в СССР скромные позиции интеллигентов в неполитической, возможно, академической сфере. Революция и Гражданская война в первой беседе (или в мемуарах) у них вовсе выпадают из рассказа о судьбе их семьи. Единственное исключение — воспоминания заведующего сектором отдела науки (1983–1989) Николая Панова:

Инженерная специальность является как бы потомственной в нашем роду. Мой отец окончил высшее Императорское Московское инженерное училище путей сообщения и всю жизнь проработал инженером-путейцем. Дед по отцу, хотя и не имел высшего технического образования, прекрасно разбирался в технике и заведовал мастерскими в сельскохозяйственном училище. <…>

Помню рассказ отца об одном из самых памятных событий в его жизни: «Поступила команда прибыть в Ставку в Могилев на дежурство по случаю приезда Николая II с семейством. Мне досталось дежурить в гардеробе. Царская семья проследовала мимо. Вдруг императрица сбросила с плеч пуховую шаль прямо мне на руки. Я взглянул на шаль и явственно увидел, что она в нескольких местах заштопана. Мелькнула мысль: „Дочего довели Россию, императрица ходит в заштопанной шали!“» Отец в то время переживал всю гамму патриотических чувств, радовался военным успехам, тяжело переживал поражения. Он как-то поведал мне: «Немца бы определенно разбили, если бы не эти стачки, забастовки…» Забегая вперед, можно сказать, что революцию он не принял, хотя в 1918 году состоял одно время членом Одесского ревкома от беспартийных…[692]

Типичная история представителя семьи «бывших» сперва рисует безмятежное дореволюционное время «почтенных предков» и потом моментально «перескакивает» к судьбе родителей, которые в середине, второй половине 1920-х годов обретают новый социальный статус — обычных советских интеллигентов.

Консультант, заведующий сектором отдела пропаганды (1972–1988) Алексей Козловский: