Антропология революции

Множественные формы критики в ходе Мая 68-го, по-видимому, совпадали в одном: в оспаривании любого вида иерархий — от Бога Отца (религия и священное также часто попадали под огонь разоблачительных атак) до отцовской или патерналистской власти, включая господство начальника, инженера-специалиста и даже профсоюзного представителя или профессионального художника. Нельзя ли в этом найти истоки тяготения к «горизонтальному» миру, без устали восхваляемого в современных западных обществах? Проведенный нами анализ показывает, однако, что оспаривание, на самом деле, в неравной степени затронуло шесть порядков величия, придающих иерархическому упорядочению должную легитимность. Если одни (патриархальный и научно-технический) из-за прямого подчинения личности были отвергнуты целиком, то другие резко критиковались в силу вещного господства (рыночный и репутационный порядки), другие, напротив, получили новый стимул благодаря оживлению механизмов внутреннего испытания оценочных действий (гражданский и вдохновенный порядки). Вместе с тем, интенсивность критики, даже в том случае, когда она была внутренней и осуществлялась в пределах того или иного порядка величия, все же способствовала общей дискредитации средств и инструментов квалификации величия, и в частности негативной переоценке его институциональной опоры. Можно сказать, что следствием Мая 68-го стало пренебрежение к собственному эффекту конвенций и институтов — даже если сами формы величия и не оспаривались каждый раз (см., в частности, соображения Юргена Хабермаса начала 1970-х годов о кризисе легитимации в «позднем капитализме»: Habermas 1975 [1973]). Эта делегитимация конвенций и институтов предстает со всей ясностью и очевидностью благодаря анализу, предпринятому более поздним направлением социологии, поставившим своей задачей исследовать собственное действие конвенций, учитывая двойственный аспект понятия вовлеченности (включающего как доверие, так и критику).

Сорок лет спустя можно оценить последствия критических высказываний в адрес патриархального и научно-технического порядков величия. С одной стороны, они поставили под сомнение производственные организации и их патриархальные и научно-технические элементы, с другой — способствовали продвижению сетевого менеджмента[493]. Вместе с тем наша аналитическая модель позволяет подчеркнуть неспособность формул, ориентированных на достаточно «уплощенный» мир, учитывать значимость неизбежных процедур координирования и восхождения по ступеням общностей и иерархий, которые требуются для организации совместного бытия-в-мире, рядом с другими людьми. В случае рыночного и репутационного порядков величия разительным остается контраст между тотальным ниспровержением их в ходе майских событий и невероятным процветанием в современных экономически либеральных и информационно развитых обществах. Такой «кувырок назад» стал возможен благодаря посредничеству вещей в человеческих взаимоотношениях и отсутствию видимой межличностной иерархии в рамках этих порядков. Кроме того [после 1968 года], понятие желания, влечения, являющееся ключевым для психоанализа, а также «реализм» денег, продвижению которого это понятие способствовало, оказались использованы для подрыва самих основ критики рыночного порядка. Здесь, однако, нужно заметить, что изобличение рыночного порядка конца 1960-х годов весьма ощутимо отозвалось в критике в адрес новейшего экономического либерализма уже в 1980–1990-е годы.

Осталось рассмотреть судьбу гражданского и вдохновенного порядков величия. Величие вдохновения получило в дальнейшем невероятное развитие благодаря понятию инновации, которое потребовало, однако, установления компромиссов с другими порядками, дабы творческий акт, «креатив», мог реализовать себя в товаре, марочном объекте или серийном производстве. Ключевыми в современных обществах стали понятия творчества, опыта, риска, которые, как мы показали, являются производными от режима исканий, не являющегося публичным — в отличие от режима вдохновения. Эта «поисковая» форма вовлеченности занимала особенно важное место и в критике, и в положительных оценках Мая 68-го. Что же до гражданского порядка величия, то он в значительной степени утратил свои позиции. Одна из причин этого связана с критикой в адрес тех элементов представительства, которые, возможно, и способствуют некоторому «окостенению» состояний величия, но все же являются неотъемлемой частью коллективной и институциональной значимости публичной системы оценок и перспектив. Однако одной этой причины недостаточно. Чтобы осмыслить дискредитацию гражданского порядка, нужно исследовать его столкновение с либеральной политической грамматикой. Однако это уже совсем другая история.

Эпилог: пляж под мостовой… или на мостовой?