Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Это была простая правда, но для кого-то столь метафизически любопытного и столь мучительно переживающего этот вопрос, как Сент-Экзюпери, этой простой правды оказывалось мало. В «Южном почтовом» он стремился дать окончательный ответ: каждый самолет «Аэропостали» нес 30 тысяч любовных писем, сокращая мучительную тревогу ожидания для разделенных расстоянием любимых. Слишком мелодраматический ответ, чтобы звучать правдиво, даже притом, что Дора привил уважительное отношение к перевозке почты, скорости и регулярности ее доставки, которую почти возвели в культ. В «Ночном полете» Ривьер сам себе задает этот вопрос, выслушав душераздирающий голос жены Фабьена по телефону, но не знает ответа. «Неужели жертва пилота действительно стоит этого?» Когда-то инженер, склонившись над раздавленным лицом строительного рабочего, спросил: «Разве этот мост стоит этого раздавленного лица?» Если бы подобный вопрос задали любому из находившихся в тот момент поблизости раньше, все они, несомненно, согласились бы продолжать делать крюк, перебираясь на другую сторону через следующий мост. И все же люди продолжали строить мосты.

Если, размышляет Ривьер, человеческая жизнь имеет цену, мы всегда действуем, словно есть нечто превосходящее человеческую жизнь в ценности… Но что? «Возможно, существует нечто, что можно спасти в человеке, и что более прочно; и возможно, для спасения именно этой части человека и работал Ривьер? Иначе действие не имело бы никакого оправдания». Позже он вспомнил, – но где он читал об этом? – что оправдание находится в превращении человека в вечность. Подобно храму инков, который он видел в Перу, построенному в честь бога Солнца.

«Во имя какой жестокости, какой странной любви вождь древних людей вынуждает свой народ возводить этот храм-гору, таким образом заставляя их строить их собственную вечность? И в голове Ривьера появилась мысленная картина толп в провинциальных городах, прогуливающихся вечером вокруг эстрад. «Какое счастье находиться в этой упряжке!» Но вождь древних людей, если он скупился на жалость к страдающему человеку, то чувствовал безграничную жалость, касающуюся его смерти. Не смерти конкретного человека, но его обреченности: однажды он будет стерт с лица Земли, подобно следам на песке. И он заставил своих людей устанавливать камни, которые пустыня не похоронит».

Это слишком сверхчеловеческий, слишком неоромантичный ответ, достаточно хороший для Мальро, кто остался в этом отношении ницшеанцем, но не подходящий для Сент-Экзюпери, кто больше интересовался жизненной искрой существующих, чем мрачными руинами прошлого. Несколько иной ответ, таким образом, приходит к Ривьеру, чей взгляд прикован к страданию на лице жены Фабьена. «Мы не просим быть вечными. Мы не хотим видеть, как дела и вещи внезапно теряют свое значение. Пустота, окружающая нас, тогда внезапно разверзнется всюду». За дверью его конторы, в большой комнате, где размещались секретари и телефонисты, темп уже явно снизился. Почтовый рейс на Европу был отложен – похоже, они смутно догадывались – ввиду судьбы, которая настигла пилота Фабьена. Слабость, казалось, коснулась каждого и всех. «Смерть, вот оно что!» – думал Ривьер. Работа остановилась на его предприятии, теперь безвольном как лист, «подобно парусному судну, застывшему в безветренном море».

Когда Робино вошел в офис, желая высказать несколько слов сочувствия по поводу постигшей его неприятности, Ривьер смотрит на него долгим, проникновенным взглядом, который заставляет смущенно мявшегося инспектора напрячься. Слова сочувствия замерли на его губах; вместо этого он выпаливает: «Я пришел, чтобы получить ваши распоряжения». Ривьер, будто только и ждавший этого, достает часы и произносит: «Самолет с почтой из Асунсьона приземлится в 2.10. Подготовьте почтовый самолет на Европу к вылету в 2.15». Линия могла потерять пилота, но ночные полеты продолжаются.

Для случайного читателя все это, вероятно, казалось преувеличением, слишком надуманным событием. Но все же в этом случае вымысел лишь платил дань поэтического уважения действительности. Именно эта точность часового механизма в реальной жизни сделала «Аэропосталь» тем, чем была эта авиалиния в лучшие годы своего существования: самой быстрой и самой пунктуальной почтовой службой в мире.