Антымавле - торговый человек

Утром, когда уже совсем рассвело, подъехали к Гуйгуну. Поселок вытянулся по всему пригорку, яранг стало больше.

— К Гырголю поедем?

— Ии, — согласился Глебов.

И точно так же, как у яранги Антымавле, к яранге Гырголя была пристроена палаточка, но только навстречу вышел не Антымавле, а Ыттувги.

— Еттык, — приветствовал он прибывших.

Не всегда прямой путь близок

I

Весна в тот год пришла на Чукотку как обычно, но почему-то всем казалось очень рано. Может быть, это потому, что после холодных пуржливых дней сразу стало тепло. Быстро и неожиданно почернели вершины холмов в тундре, южные склоны сопок, оголились гребни галечных кос, снег уплотнился, осел, впитал в себя влагу и должен был вот-вот хлынуть веселыми звонкими ручьями. Не зря чукчи называют это время Имлырылин — месяц весенних вод. В тундре, бродя по проталинам, закурлыкали журавли, высоко в небе потянулись большие стаи белоснежных канадских гусей, держа свой путь на север к гнездовьям. Солнце круглые сутки висело в небе и лишь «ночью» слегка касалось своим краем горизонта и снова начинало подыматься.

В чукотском поселке, расположившемся на узкой косе, неожиданно раздавался протяжный звонкий крик:

— Нен-ке-тег-эг-эг! Там! Там! Ле-е-тят!

И далеко-далеко, в конце лагуны, от гребней почерневших холмов отрывалась узенькая извилистая полоска. Вот она показывалась над ровной белой равниной ледяного покрова лагуны и медленно тянулась к косе. Над гребнем косы полоска неожиданно превращалась в кучку, затем снова выравнивалась над льдами моря и исчезала вдали. Это начали свой весенний утренний перелет нарядные утки-гаги. И потянулись по косе вереницы нарт, а у кого не было собак, шли пешком с дробовиками за плечами. Весенняя утка самая вкусная, сочная и после однообразной зимней еды она особенно приятна. Пусть даже кое-кто придет без добычи, но все равно и из их котла будет исходить аппетитный запах дичи: соседи обязательно поделятся.

В середине мая вдруг подул резкий береговой ветер Ынэнан, оторвал от берега лед, оставив лишь небольшую полоску припая, которую сдерживали большие массивные глыбы торосов. Кромка припая угловатая, извилистая. На ней-то и встали в ряд, забелев среди подтаявших потемневших торосов, свежевыкрашенные колхозные вельботы с черными ободками бортов. Вельботы, с крутыми загнутыми носами, были похожи на чаек, которые присели передохнуть на льдины, сложив крылья с черными кончиками. Передохнут и вспорхнут, улетят в море. И однажды утром нарушил морскую тишину рокот моторов — вельботы, как чайки, понеслись в море.

II

Льда в море еще было много, далеко выходить рискованно, и правление колхоза обязало бригадиров держаться парами. Но разве удержишься рядом, когда гонишь зверя?! Невольно вельботы теряли в море из виду друг друга и отдалялись.

Оторвалась от своего напарника и бригада Тэюнкеу. Старый Оо предостерегал бригадира и советовал не забираться в гущу льдов, но тот, увлеченный, с сердцем ответил:

— Пока вы, старики, думаете да прикидываете, и зверь в море уйдет.

Это была неслыханная дерзость, и Оо, обидевшись, перестал вмешиваться в дела. «Пусть делает как хочет», — решил он и стал безучастным взглядом осматривать проплывавшие рядом льдины.

Их было семеро.

Самое почетное и важное место на корме вельбота занимал Тэюнкеу. Он был молод, смел и решителен — даже чересчур. Часто, не рассуждая и не задумываясь, он принимал смелые решения и проходил на вельботе во льдах там, где казалось вообще невозможно пройти. Ему везло.

Первый выход в море, да еще такой удачный (его бригада за каких-то шесть часов добыла трех моржей), укрепил самоуверенность бригадира. Поспешно сгрузив на припай мясо моржей, он тут же заторопился снова в море. Правда, кое-кто пытался возразить, что хорошо бы перекусить, попить чайку дома, а потом снова в море… Но Тэюнкеу сказал, что все это можно сделать на ходу, в вельботе. Примус есть, мясо свежее есть, чай, сахар, хлеб тоже есть, что еще нам надо. Пока ищем зверя, молодежь сварит еду в носу вельбота, и перекусим, не теряя времени, а кто хочет спать — пусть поспит.

Рядом с Тэюнкеу, на самой последней кормовой банке, сидел, ссутулившись, старый Оо. На задубленном обветренном лице не было видно морщин, и если бы не седые клочки под скобку остриженных волос, никто не сказал бы, что Оо стар. Он еще был крепким и бодрым стариком и считался удачливым охотником. Правда, сюда он переехал года два тому назад, когда кенискунский колхоз объединился с увэленским. Оо неохотно пошел в бригаду Тэюнкеу, лучше бы охотиться со своими, кенискунскими, но в правлении твердо решили, что в каждой бригаде должны быть старые опытные охотники. Это польстило Оо, и он согласился.