Антымавле - торговый человек

Антымавле не слышал угроз Рэнто. Он сидел в пологе у светильника и решал трудную задачу, которую задал ему Глебов. Он сказал, что теперь его отделение будет самостоятельным и товары надо получать в Увэлене. А в конце каждого третьего месяца Антымавле должен писать отчет.

Антымавле мучился уже второй день. До этого он тоже пытался вести записи и делал в тетради пометки-значки, разобраться в которых мог только сам. Но сейчас нужно сделать так, чтобы понял любой человек. Он взял листок бумаги из тетради, но остановился.

«До Увэлена далеко ехать — это не Энмын. За пазухой бумага изомнется, истреплется, в портфеле — промокнет, если пурга будет…» Его взгляд остановился на торбасах, висевших над жирником. Они были только что сшиты, и надевал их Антымавле один раз. Белые завязки из мандарки (выквашенной и выбеленной на морозе нерпичьей шкуры) резко выделялись на темных торбасах.

«А может, лучше на мандарке отчет написать?» — подумал он и стал будить Имлинэ.

— Что?

— У тебя есть, наверно, мандарка?

— Всю израсходовала.

— А на улице которая висит?

— Верно, уже готова.

Имлинэ быстро оделась и вышла на улицу. На стойках было растянуто несколько нерпичьих шкур.

Мандарка необходима в чукотском хозяйстве. Она идет на завязки к торбасам, на обшивку края, куда вставляется ремешок, чтобы стянуть торбаса на ногах, на голенища женских праздничных торбасов. Работы с мандаркой много. Сырая нерпичья шкура закладывается в ведро или кастрюлю и оставляется в теплом месте. Простоит несколько дней, прокиснет, шерсть слезет. Подходит время, когда начинает солнце выше подниматься, но не греет, морозы сильные стоят. Вывешивают выквашенные шкуры на мороз. От солнца и ветра они становятся белыми как снег. У Имлинэ мандарка самой лучшей получалась.

Сняла она одну шкурку, внесла в полог.

С левой стороны кожи аккуратно вывел смоченным карандашом контур мешка с двумя ушками — мука. Поставил цифру «86». Было сто двадцать килограммов в двух мешках. Чашку весов муки отпустил Эттытегину — десять килограммов, полчашки — нешканскому Етылину. Перечислил всех, кто брал муку, сложил все вместе, потом отнял, и остаток вышел точно — восемьдесят шесть килограммов.

Сахар Антымавле обозначил тоже контуром мешка, но с завязкой посередине. Как же крупу обозначить? Она тоже в мешках. Долго думал. Потом вывел контур мешка и приделал справа одно ушко. Остальные товары легче было изобразить. Чай рисовал квадратиком, патроны — как настоящий патрон. Легко удалось и с заготовками. Песца обозначил контуром зверька со всеми четырьмя лапками, лисицу — с тремя, голубого песца — с одной передней и одной задней. Шкуры медведя и горностая изобразил точными рисунками этих зверей.

Все записал Антымавле: слева получились товары и заготовки, а справа — три колонки цифр, обозначавших количество, стоимость и сумму.

Внизу подвел итог. Это не стоило ему большого труда: счеты хорошо считают, не ошибаются. Посмотрел на свою работу, еще подумал и написал вверху правого уголка число: «15–III–1930». Он видел, как ставил число Глебов на своих бумагах.

«Еще нужно, чтобы знали, от кого отчет». — И вывел внизу крупными печатными буквами, как учил Глебов, свою подпись: АНТЫМАВЛЕ.

Если сила у человека злая — нет ему места среди людей

Антымавле был озабочен. Отчет, над которым он так долго трудился и который похвалил Глебов, оказался не таким уж трудным делом. Забота пришла, откуда не ждал.

Антымавле быстро сдружился с энмынским Како. Охотником Како был неважным. Правда, ему удавалось убивать и нерп, и лахтаков, но все же собаки в его жизни занимали первое место. И получилось так, что Како стал словно бы постоянным каюром Антымавле. Лишь только он узнавал, что Антымавле нуждается в каких-либо товарах, как тут же предлагал свои услуги. Платы он не требовал, но брал из привозимого, что нравилось — как свое собственное.

— Я возьму это, — говорил Како, развязывая поклажу и откладывая в сторону мешок американской муки стоимостью в семь рублей.

— Ну что же, бери, — не решался возразить Антымавле.

А после мучился над неразрешимой задачей. Антымавле не мог видеть людей, которые бедствуют и живут плохо. Ему очень хотелось, чтобы все люди жили хорошо. А как это сделать?..

Инрылинцы сначала были ошеломлены, а потом несказанно обрадовались, когда в их стойбище открылась лавка. Каждый думал, что теперь ему будет хорошо, раз кооператив свой, да и продавец тоже свой, односельчанин. Охотники всегда делились своей добычей с Антымавле. «Ведь он же теперь кооперат. Ему охотиться некогда, а северный человек не может жить без мяса и жира». Но взамен каждый брал, что хотел. Таков закон: каждый делится тем, что имеет.

К Антымавле приходили мужчины, к Имлинэ — женщины.

— Жалко детей Рэнто, — вздыхала она. — Голодают.

— Там, кажется, есть у нас еще мясо? Отнеси Рэнто, — обычно не выдерживал Антымавле.

А чаще было так. Придет соседка, посидит, посудачит, расскажет последние новости, какие только знает, и вскользь позавидует:

— Как хорошо, что у вас чай есть. А у нас горло высохло…