Анубис

Он медленно повернулся вокруг своей оси, одновременно пристальным взглядом охватывая прибрежные полосы и массируя правой рукой расплющенную левую, будто стараясь придать ей нужную форму. Барка медленно, очень медленно, закружилась на месте. Жуткие звуки из саркофага стали явственнее. Что-то там происходило.

— Профессор! — окликнула мисс Пройслер.

— Знаю, — нервно сказал Могенс. — Джонатан…

Грейвс повелительным жестом приказал всем умолкнуть. Могенс видел, как напряженно работает его мысль. Взгляд все торопливее и тревожнее обшаривал берега, и по нему было видно, что ищет он нечто определенное.

И так же отчетливо виделось, что не находит.

— Джонатан, — снова позвал Могенс.

Из глубин саркофага пробился скрежет, а потом глухой грохот.

— Надо… надо прыгать в воду, — сказал Грейвс. Его голос был чистое отчаяние.

Могенс ахнул.

— Ты с ума сошел?

— Это единственный выход, — решительно заявил Грейвс. — Я надеялся, здесь есть…

Договаривать он не посчитал нужным. Паника плясала в его взоре, когда он все лихорадочнее озирался вокруг в поисках того, чего явно не было. Несмотря на правильной формы купол, пещера была не более чем пещера, а не искусственное сооружение. Может быть, по узким прибрежным полосам когда-то и стояли статуи или другие изваяния, но и в этом случае они давно пали жертвой времени. Источенный камень скал и правильные формы купола — вот и все, что имелось в наличии. Никакого выхода.

— Джонатан! — в третий раз кликнул Могенс, и теперь в его голосе звучали истеричные нотки.

Словно в ответ, из саркофага раздался звук, будто клинок точат о камень.

— Надо плыть, — твердо сказал Грейвс. — Это единственный путь! — Он указал на свет в воде. — Из пещеры есть выход в океан. Посмотри сам!

Плыть? У Могенса волосы встали дыбом. Грейвс точно рехнулся. Даже если бы в воде не кишели бесчисленные волосья «водорослей», покинуть пещеру этим путем не представлялось возможным. Без всякого сомнения, пещера соединялась под водой с океаном, свет, конечно, был тому доказательством. Но до источника света должно быть не меньше пяти, а то и десяти метров под водой!

Барка крутилась все сильнее, будто попала в водоворот, который неумолимо влек ее ко дну. Но ведь никакого водоворота не видать! Поверхность озера выглядела ровной и спокойной, и даже невысокие волны от кружащей барки не покрыли рябью его гладь.

И тут Могенс понял, что глубоко заблуждается. Движение в воде было. Только происходило оно не от круговорота лодки.

Пряди тонких волосков, колыхавшиеся в воде, начали складываться в определенный узор. Сравнение с водоворотом напрашивалось само собой. То, что до сих пор казалось самопроизвольным неверным прощупыванием, выискиванием, скольжением, постепенно формировалось в кольцо из миллиардов собранных в пучки тончайших волосков, и кольцо это постепенно, но неотвратимо сужалось вокруг барки.

— За борт! — крикнул Грейвс. — Плывите к берегу!

Но было уже поздно. Раздалось шипение, будто на гигантскую раскаленную плиту упали миллионы капель воды, и внезапно из воды поднялся целый лес хлестких щупалец. Грейвс отпрянул, сколь отчаянным, столь и бессмысленным жестом прикрывая лицо, и споткнулся о саркофаг. Несмотря на тяжесть, тот от толчка заметно содрогнулся. Крышка со скрежетом съехала и упала за борт.

Из саркофага восстал кошмар.

Это было живое воплощение гравюры на крышке, только создание оказалось несравненно громаднее — настоящий исполин, против которого даже упыри казались карликами. Невообразимо, каким образом этот массивный, двухметрового роста гигант помещался в деревянном ящике. Тело его на самом деле походило на человеческое, правда, такое чрезмерно мускулистое, что выглядело почти комично. Вместо кистей рук у него были две клешни. Но самый чудовищный кошмар представляла собой голова: нагромождение беспорядочно извивающихся в конвульсиях тысяч и тысяч хлестких щупалец — эдакая пародия на морскую анемону, из вороха щупалец которой таращились выпученные, исполненные неукротимой злобой глаза, и ужасали они более всего своей схожестью с человеческими. Под ними щелкал горбатый клюв попугая, в котором ворочался мясистый язык.

Но жуткий вид этого чудовища был ничто против тех чувств, которые он пробуждал. Кошмарный монстр распространял вокруг себя такой ядовитый запах, что Могенсу буквально перехватило горло. Могенс видел и несравненно более отвратительных и безобразных уродов, но то, что содрогало его до глубины души — так это бесконечная чужеродность существа. Все в нем было абсолютно неправильно, и человечность Могенса корчилась от одного только признания факта его существования.