Анубис

Могенс остановился, услышав какой-то шорох. Это не было рыком бестии, нет, какой-то другой звук, который он не мог определить, но который задевал в нем какую-то струну и беспокоил. Со всем вниманием, на какое только был способен, он вгляделся во тьму. Узкая асфальтированная дорога перед ним круто поднималась на склон и переходила в едва ли более широкую главную. Где-то на середине этого отрезка она резко виляла, и Могенс заново ощутил то нехорошее чувство, которое подступило к горлу именно на этом месте, когда он ехал сюда. Не сразу он осознал, что не одно лишь это воспоминание покрыло его лоб испариной. Это, кроме всего прочего, было то самое место, о котором говорил Грейвс. Место, где «форд» потерпел аварию.

Однако Могенс медлил совсем по другой причине. Он никогда не относился к зевакам, которые сбегались к месту аварии или на пожар, чтобы только поглазеть. А это конкретное место он тем более не хотел видеть. Потому что, если и не было к этому ни малейшего повода, он все-таки чувствовал себя сопричастным тому, что постигло Хьямс и двух других. Он даже спрашивал себя, не само ли страшное событие привлекло его на это место, и не его ли фантазия создала образ чудища с лисьими ушами и горящими красными глазами, чтобы заманить его сюда. Одно только представление, что его подсознание могло быть способно на такое болезненное состояние, повергло его в такой ужас, что он на месте повернул бы назад, если бы как раз в этот момент снова не услышал тот же стонущий звук, и теперь он был уверен, что на самом деле слышал его, а не воображал себе. Это был стон, что-то вроде дуновения ветерка, только много жалобнее. И это однозначно был человеческий голос.

Невольно Могенсу вспомнились слова мисс Пройслер: «А если дама еще жива и лежит где-то там беспомощная?» Но такого просто не могло быть. Так жестоко судьба не могла распорядиться!

Словно насмехаясь над ним, ветер сменился, и тихий стон донесся до него еще отчетливее. Возможно, Могенс это только приписывал в своем воображении, но ему слышалась в этом стоне разрывающая сердце мольба женщины, так что путь назад был отрезан. Он пошел вперед и остановился на том месте, где дорога переходила в крутой подъем. С бьющимся сердцем он склонился над пропастью.

Вопреки всякому разуму, он до сих пор еще отчаянно надеялся, что это не то самое место, однако авто находилось там. В слабом свете и на значительном расстоянии все же было четко видно, как раздавленная и выгоревшая машина лежит там на боку. Вообще-то скат не был таким глубоким, как он полагал — пятьдесят-шестьдесят футов, не более — но при этом страшно крут и усыпан обломками скал в мелкой заросли. Наверное, эти валуны и были тем, что привело дорожное происшествие к такой трагедии, подумалось Могенсу. Повсюду в мокрой траве поблескивали осколки стекла и клочья разлетевшегося в стороны металла, и, несмотря на прошедший дождь, в воздухе стойко держался запах гари.

Если бы автомобиль просто проскользил по траве, он, возможно, остался бы на колесах или, в крайнем случае, перевернулся в конце падения, что, насколько известно Могенсу, больше выглядело страшно, чем было опасно на самом деле. Но весящие тонны, с острыми краями обломки скал сделали свое дело и превратили почти безобидное скольжение в смертоносный обвал, круша автомобиль гигантскими кулаками, в результате чего он в конце концов разбился и загорелся.

Сердце Могенса забилось чаще, когда он проследил взглядом обрывистый склон, задаваясь вопросом, как ему, ради всего святого, спуститься по нему и при этом не сломать себе шею.

И все-таки он должен это сделать! Стонов и плача больше не было слышно, но от этого легче не становилось. Пусть даже тело Хьямс никогда не найдут, или если даже найдут и установят, что к этому моменту она уже была мертва, его до конца жизни будут преследовать эти жалобные стоны, если он туда не спустится.

И он попытался.

Предупреждение Грейвса, что это место опасно и при свете дня, явственно звучало у него в ушах, и уже после первых шагов он понял, насколько оно соответствовало истине. Склон оказался еще отвеснее, чем выглядел, и весь порос густой травой, которую пролившийся дождь превратил в скользкую горку. Могенс больше соскальзывал, чем спускался, несколько раз он чуть было не свалился, но в последний момент зацеплялся за торчащую ветку или обломок скалы. К тому же кувыркавшийся автомобиль оставил в траве глубокие борозды, в которых зияла слякотная кашеобразная земля, которая еще меньше давала его ногам устойчивости, а, напротив, грозила торчавшими из нее острыми обломками. Могенсу это показалось маленьким чудом, когда он добрался до дна пропасти, не сверзнувшись и не поранившись об осколки стекла и металла. Вопросом, как он потом будет подниматься по этому склону, он намеренно не задавался.