Анж Питу

– Посмотри в шкафу, есть ли там что-нибудь? Да нет, пусто. И в этом комоде тоже. В секретере тоже ничего. К тому же она была здесь, здесь! Я сам ее туда положил. Еще вчера я видел ее. Эти мерзавцы искали не книгу, а шкатулку.

– Какую шкатулку? – спросила Катрин.

– Да ты сама прекрасно знаешь какую.

– Шкатулку доктора Жильбера? – отважилась вступить в разговор г-жа Бийо, которая в сложных обстоятельствах всегда хранила молчание, давая другим возможность действовать и говорить.

– Ну да, шкатулку доктора Жильбера! – с яростью крикнул Бийо. – И мне даже в голову это не пришло! Я даже не подумал о шкатулке! Господи, что скажет доктор? Что он подумает обо мне? Он сочтет, что я предатель, трус, негодяй!

– Боже мой, отец, а что было в этой шкатулке?

– Не знаю. Единственное, могу сказать, что поручился за нее перед доктором своей жизнью и должен был погибнуть, а не отдать ее.

И Бийо с таким отчаянием махнул рукой, что жена и дочь в ужасе попятились от него.

– Господи, отец, уж не сходите ли вы с ума? – простонала Катрин и заплакала. – Ну что вы молчите? Да ответьте же, ради всего святого! – упрашивала она его сквозь всхлипывания.

– Пьер, дорогой, – вступила г-жа Бийо, – ответь же своей дочери, ответь жене.

– Коня! Коня! – крикнул фермер. – Подать мне коня!

– Куда вы, отец?

– Предупредить доктора. Я должен его предупредить.

– Но где его искать?

– В Париже. Разве ты не прочла в письме, которое он прислал нам, что он едет в Париж? Он должен быть там. Я отправляюсь в Париж. Коня! Коня!

– И вы покинете нас, отец? Покинете в такую минуту? Оставите нас, исполненных тревог и страха?

– Так надо, детка. Так надо, – повторил фермер, взяв в ладони лицо дочери и судорожно целуя ее. – «Если ты когда-нибудь потеряешь шкатулку, – сказал мне доктор, – или, тем более, если у тебя ее похитят, в тот же миг, как только обнаружишь кражу, поспеши, Бийо, известить меня, где бы я ни был, и пусть ничто не остановит тебя, даже человеческая жизнь».

– Господи, да что же может быть в этой шкатулке?

– Не знаю. Знаю только одно: она была мне отдана на сохранение, а я позволил взять ее у меня. А, вот и лошадь. Я заеду в коллеж к сыну и узнаю, где найти отца.

Поцеловав в последний раз жену и дочь, фермер вскочил в седло и напрямик через поля галопом поскакал к парижской дороге.

IX. Дорога в Париж

Однако вернемся к Питу.

Питу несся без оглядки, побуждаемый двумя величайшими стимулами – страхом и любовью.

Страх говорил прямо: «Питу, тебя могут арестовать или поколотить, а потому – берегись!»

И этого было достаточно, чтобы Питу мчался, как лань.

Любовь же говорила голосом Катрин: «Скорее спасайтесь, дорогой Питу!»

И Питу спасался.

Воздействие этих двух, как мы уже сказали, стимулов привело к тому, что Питу не бежал, а летел.

Воистину велик бог и непогрешим в своем творении!

Длинные ноги, которые Питу казались рахитичными, и огромные колени, так некрасиво выглядевшие на балу, показали себя с самой лучшей стороны при беге по полю, а сердце его, расширившееся от страха, билось со скоростью три удара в секунду.

Да уж, господин де Шарни с его маленькими ступнями, изящными коленками, икрами, симметрично посаженными там, где и надлежит им быть, так бежать бы не смог.

Питу припомнилась прелестная басня[57], в которой олень, глядясь в источник, сокрушался по причине своих тонких ног, и хотя на голове юноши не было того украшения, в котором четвероногий герой басни увидел некое возмещение за худобу конечностей, Анж даже упрекнул себя за то, что столь пренебрежительно относился к своим жердям.

Именно так – жердями – назвала г-жа Бийо ноги Питу, когда он созерцал их в зеркале.

И вот Питу мчался по лесу, оставив Кеоль справа, а Ивор слева; время от времени он оглядывался, чтобы посмотреть, а вернее, прислушаться, потому как давно никого не видел, обогнав преследователей благодаря поразительной быстроте своих ног: расстояние между ними, первоначально составившее тысячу шагов, возрастало с каждой секундой.

Ах, почему Аталанта[58] была замужем! Питу вступил бы с ней в состязание, но чтобы одолеть ее, ему в отличие от Гиппомена не было бы нужды прибегать к хитрости с тремя золотыми яблоками.

Правда, люди г-на Тихой Сапой вполне, как мы уже упоминали, удовлетворенные полученным трофеем, не собирались более преследовать Питу, но он-то этого не знал.

Так что за Питу никто, кроме тени, не гнался.

Что же касается людей в черном, они были полны уверенности в себе, что вообще присуще тем, кто ленив.

– Беги, беги! – бормотали они, позвякивая в карманах наградными, полученными от г-на Тихой Сапой. – Беги, глупый. Когда надо будет, мы тебя все равно отыщем.

И эти слова были отнюдь не пустым хвастовством, а истинной правдой.

А Питу бежал, как будто слышал эти речи подручных г-на Тихой Сапой.

Он петлял, как это делают лесные звери, чтобы сбить со следа свору гончих, и когда так хитроумно запутал следы, что даже сам Нимрод[59] не сумел бы их распутать, внезапно принял решение повернуть вправо и выйти неподалеку от Кондревильских вересковищ на дорогу, что соединяет Виллер-Котре с Парижем.