Анж Питу

– Сударыня, сударыня, бойтесь судить как современник, а не как потомок. Этому шарлатану я обязан знанием, а мир, быть может, будет обязан свободой.

– Ну, хорошо, – с улыбкой промолвила г-жа де Сталь, – пусть я говорю как невежда, а вы со знанием предмета. Вполне возможно, что вы правы, а я ошибаюсь. Однако вернемся к вам. Почему вы так долго держались вдали от Франции? Почему не вернулись занять достойное вас место рядом с Лавуазье[139], Кабанисом, Кондорсе, Байи, Луи[140]?

Услышав последнюю фамилию, Жильбер невольно покраснел.

– Я должен был многое изучить, сударыня, чтобы иметь возможность встать рядом со столь выдающимися людьми.

– Ну вот, наконец-то вы здесь, но в неблагоприятное для нас время. Мой отец, который был бы счастлив быть полезным вам, попал в немилость и три дня назад уехал.

Жильбер улыбнулся и с легким поклоном промолвил:

– Сударыня, шесть дней назад по приказу господина барона де Неккера я был заключен в Бастилию.

Госпожа де Сталь вспыхнула:

– Право, сударь, вы сообщили мне известие, которое меня крайне поразило. Вас – и вдруг в Бастилию!

– Да, сударыня, именно так.

– Что же вы такого совершили?

– Это могут мне сказать только те, кто меня заключил туда.

– Но вы ведь вышли оттуда?

– Только потому, сударыня, что Бастилии больше не существует.

– Как это, Бастилии больше не существует? – разыгрывая изумление, спросила г-жа де Сталь.

– Вы разве не слышали пушечной стрельбы?

– Слышала, но ведь пушки – это всего лишь пушки.

– Позвольте, сударыня, вам заметить: просто невозможно, чтобы госпожа де Сталь, дочь господина де Неккера, до сих пор не знала, что Бастилия взята народом.

– Уверяю вас, сударь, – стала объясняться смущенная г-жа де Сталь, – после отъезда отца я совершенно чужда событиям внешнего мира и только оплакиваю нашу разлуку.

– Сударыня! Сударыня! – покачивая головой, произнес Жильбер. – Государственные курьеры слишком хорошо знают дорогу, ведущую в замок Сент-Уэн, чтобы можно было поверить, будто ни один из них не заехал сюда спустя четыре часа после капитуляции Бастилии.

Баронесса поняла, что далее вести разговор, не прибегая к прямой лжи, не удастся. Ложь вызывала у нее отвращение, и потому она предпочла сменить тему.

– А чему я обязана, сударь, вашим визитом? – осведомилась она.

– Я хотел бы, сударыня, иметь честь поговорить с господином де Неккером.

– Но разве вам неизвестно, что его нет во Франции?

– Сударыня, мне представлялось, что господин де Неккер, позволив себе отправиться в изгнание, совершил бы крайне странный поступок: было бы чрезвычайно недальновидно с его стороны не следить за развитием событий, и потому…

– И потому?

– …и потому, признаюсь, сударыня, я рассчитываю, что вы укажете, где я мог бы найти его.

– Вы найдете его в Брюсселе, сударь.

Жильбер впился испытующим взглядом в баронессу.

– Благодарю, сударыня, – с поклоном произнес он. – Значит, мне придется ехать в Брюссель, чтобы сообщить ему крайне важные сведения.

Госпожа де Сталь на миг заколебалась, но тут же сказала:

– К счастью, я знаю вас, сударь, и знаю, что вы – человек серьезный, следовательно, эти столь важные сведения, переданные через третье лицо, могут утратить всю свою ценность. Хотя что может быть важным для моего отца после опалы и всего, что произошло?

– Будущее, сударыня. И вполне возможно, я способен оказать некоторое воздействие на будущее. Но все это не так важно. Главное для меня и для господина де Неккера увидеться… Итак, сударыня, вы говорите, он в Брюсселе?

– Да, сударь.

– Я кладу на дорогу двадцать часов. А вы знаете, что такое двадцать часов во время революции и сколько событий может произойти за эти двадцать часов? Нет, сударыня, господин де Неккер был крайне опрометчив, позволив, чтобы его и события, руку и цель разделяли целых двадцать часов.

– Право же, сударь, вы меня пугаете, – промолвила г-жа де Сталь, – и я впрямь начинаю верить, что отец поступил неблагоразумно.

– Что поделать, сударыня, таково положение вещей. А теперь мне остается лишь принести нижайшие извинения за то беспокойство, что я вам причинил. Прощайте, сударыня.

Однако баронесса остановила его.

– Сударь, говорю вам, вы меня пугаете, – повторила она, – и вы должны объяснить мне, в чем дело, как-то успокоить.

– Увы, сударыня, – отвечал Жильбер, – сейчас мне придется заниматься таким количеством собственных дел, что мне просто недосуг думать о чужих. Речь идет о моей жизни и судьбе, равно как о жизни и судьбе господина де Неккера, если бы он мог немедля воспользоваться тем, что я скажу ему через двадцать часов.

– Сударь, простите, но мне пришло на ум нечто, о чем я долго забывала: такие вопросы не следует обсуждать под открытым небом в парке, доступном для посторонних ушей.

– Сударыня, – парировал Жильбер, – я у вас в гостях, и позвольте вам напомнить, что, следовательно, это вы выбрали место, где мы сейчас находимся. Чего вы желаете? Я всецело в вашем распоряжении.

– Я хочу, чтобы вы оказали мне любезность и мы завершили разговор у меня в кабинете.