Анж Питу

– Ну что ж, дражайшая мадемуазель Анжелика, – объявил он, глубоко засунув руку в карман, – раз вы находитесь в таком трудном положении, что из-за недостатка средств вынуждены препоручить родного племянника милосердию чужих людей, мне придется поискать кого-нибудь, кто способен успешнее использовать на содержание бедного сироты ту сумму, которую я для него предназначил. Мне необходимо вернуться в Америку. Перед отъездом я отдам вашего племянника Питу в учение к столяру или каретнику. Впрочем, он сам выберет, к чему его больше влечет. Пока меня не будет, он вырастет, а когда я вернусь, у него уже будет ремесло, и тогда я посмотрю, что еще смогу для него сделать. Итак, мой мальчик, – заключил доктор, – поцелуй свою тетю и пошли отсюда.

Доктор не успел закончить, а Питу протянул уже к почтенной девице свои длинные руки; он страшно торопился запечатлеть на ее лице прощальный поцелуй в надежде, что этот поцелуй станет знаком вечной разлуки между ними.

Однако слово «сумма», жест, каким доктор запустил руку к себе в карман, серебряный звон, раздавшийся при этом и свидетельствовавший, как, впрочем, и выпуклость кармана, что в нем находится изрядное количество больших экю, произвели огромное впечатление на старую деву, и она чуть не задохнулась от жадности.

– А знаете, дорогой господин Жильбер, – объявила она, – я вам кое-что скажу.

– Что же? – поинтересовался Жильбер.

– Как бог свят, никто на свете не будет любить это бедное дитя больше, чем я.

И, сплетя свои иссохшие руки с протянувшимися к ней руками Питу, она кисло чмокнула племянника в обе щеки, отчего тот содрогнулся от макушки до пяток.

– Я в этом не сомневаюсь, – заверил доктор. – Я уверен в ваших добрых чувствах к нему и хотел, чтобы вы стали его естественной опорой. Но недавние ваши слова, дражайшая мадемуазель Анжелика, убедили меня как в вашей доброй воле, так и в невозможности оказать помощь тому, кто беднее вас, ибо вы сами, как я вижу, крайне бедны.

– Ах, дорогой господин Жильбер, – отвечала старая ханжа, – разве нет на небе всемилостивого господа и разве небо не посылает пищу своим созданиям?

– Вы правы, – согласился Жильбер. – Но дело в том, что оно дает пищу птицам небесным, но вот сирот в учение не определяет. А именно это и нужно сделать для Анжа Питу, однако вы, как я понял, при ваших ничтожных средствах на это не способны.

– Господин доктор, но если вы дадите ту сумму…

– Какую сумму?

– Про которую вы только что упомянули и которая лежит у вас в кармане, – пояснила м-ль Анжелика, указав крючковатым пальцем на полу докторского каштанового кафтана.

– Можете быть спокойны, дражайшая мадемуазель Анжелика, я дам ее, – заверил доктор, – но предупреждаю: при одном условии.

– Каком?

– При условии, что мальчик получит профессию.

– Обещаю вам, господин доктор, он ее получит. Слово Анжелики Питу! – воскликнула старая пустосвятка, не отрывая глаз от кармана.

– Значит, обещаете?

– Обещаю!

– Без обмана?

– Господом истинным клянусь, господин Жильбер!

И мадемуазель Анжелика вытянула костлявую руку.

– Ну что ж, ладно, – сказал доктор и извлек из кармана пузатый, туго набитый мешочек. – Как видите, я готов дать деньги, а вы, со своей стороны, готовы отвечать передо мной за этого мальчика?

– Истинный крест!

– Не стоит, дражайшая, так злоупотреблять клятвами. Лучше мы с вами подпишем договор.

– Подпишу, господин Жильбер.

– У нотариуса?

– У нотариуса.

– Идемте тогда к папаше Ниге.

Ниге, которого доктор, по причине долгого знакомства назвал по-дружески папашей, был, как известно читателям, знакомым с нашей книгой «Жозеф Бальзамо», лучшим здешним нотариусом.

Папаша Ниге был, кстати, и нотариусом м-ль Анжелики, так что она ничего не могла возразить против выбора доктора. И вот они пришли в контору, и там нотариус зарегистрировал на письме данное девицей Розой Анжеликой Питу обещание принять под свою опеку и отдать в учение для получения достойного ремесла племянника Луи Анжа Питу, за что ей ежегодно будет выплачиваться двести ливров. Договор был заключен на пять лет; восемьсот ливров доктор положил у нотариуса, а двести выдал авансом м-ль Анжелике.

На следующий день, уладив кое-какие дела с одним из своих арендаторов, с которым позже нам еще предстоит встретиться, доктор покинул Виллер-Котре. А м-ль Питу, схватившая, подобно коршуну, вышеупомянутые двести полученных авансом ливров, спрятала в своем кресле восемь луидоров.

Что же касается оставшихся восьми ливров, то они еще три недели ждали на фаянсовом блюдечке, куда в течение чуть ли не сорока лет складывались монеты самого разного достоинства, пока от сборов в церкви не накопилась сумма в двадцать четыре ливра, каковая, как мы уже объяснили, была достаточна для обращения в золото, после чего тоже исчезли в сиденье кресла.

III. Анж Питу у тетки