Сир Кольт так и не объяснил, как в подарках Софи оказалась виззарийская змейка. Просто пожал плечами и обещал «кое-что» проверить. Впрочем, теперь это было неважно. Все закончилось… Оно ведь закончилось, да? Зато у Грегори появился официальный предлог навещать Хаврану и собирать диковинки, от которых столько неприятностей.
Перед порталом я попыталась объяснить Софи, что мне важно отпустить канаты и побыть одной. Найти себя, свой путь… если еще осталось, что искать. Что я совсем раскрошилась, на очень мелкие кусочки.
***
Я сдернула с больничной койки мятое белье и сложила в хлопковый мешок для стирки. Еще вчера на этой постели лежал Руслан Иванович. Как обычно, за чашкой невозможно сладкого чая он рассказывал мне о местах, в которых побывал.
Старик почти всю жизнь проработал на рыболовном судне (оно не летало по воздуху, а плавало по морям). Обогнул со своей командой ту вархову Африку, побывал на опасном южном мысе, попробовал мясо какой-то редкой рыбины… И все вспоминал, вспоминал его необычный сладковатый вкус.
Потом он, как обычно, смеялся над моими «выдумками» о двуглавом чивари и темных «чертях» с хоботками и щупальцами. Утешал, если вдруг начинала плакать. А после сообщал, что я форменная дурочка, раз решила убежать от прошлого.
Сказал, что прошлое мы всегда носим с собой. В самой надежной памятной шкатулочке. И в какой-то момент оно обретает очень большую ценность.
А сама бережно складывала в воображаемую памятную шкатулочку воспоминания. О том, как Кейр целовал меня в вояжере. И потом, в своей спальне, на розовых простынях. Не отступаясь, не скрывая голода, не стесняясь сокрушающего желания, в котором меня практически утопил.
Руслан Иванович всегда меня так называл, то «доченькой», то «деточкой». Редко когда Алиской.
«
От этих слов убиваться хотелось еще сильнее, но я держалась. И пока сидела в палате у старика, и пока прибирала, и когда помогала Марте насыпать таблетки в маленькие стаканчики. А уж потом, в своей каморочке, давала волю слезам.
Вчера за ужином главный врач сказал, что Руслан Иванович у нас до конца… В смысле, до своего конца. И плакать у меня стало целых две причины.
Здесь, в пустой Хавране, энергия не восполнялась. Но в моем резерве оставались какие-то крохи магии, горсть неиспользованных целительских искорок. И я той же ночью, выплакав все излишки влаги из организма, вернулась в палату к старику.
Не думала, что сработает: искорок было совсем мало. Но Марта верно сказала – случилось чудо.
***
Люди здесь были хорошие. Добрые, сильные духом. Они никогда не опускали руки, сражались до последнего. И все они как-то справлялись без магии. Удивительный мир.
Я пыталась учиться новой медицине, но пока получалось плохо. В особо тяжелые дни мне казалось, что Райс за мной приглядывает. Что стоит буквально за спиной и проверяет, как я справляюсь. От этого появлялись силы, и я снова шла смотреть, как Марта накладывает повязки, как Наталья ставит уколы, как главный врач осматривает покрасневшие шрамы на теле прооперированных.
Виззарийская ниточка, которая вроде бы оборвалась с исчезновением татуировки, на самом деле никуда не делась. Я все ярче осознавала, как крепко вляпалась. Как сильно полюбила. Тяжелый взгляд Райса мерещился мне за каждым деревом, за каждым поворотом!
В снах ко мне приходил его нос. Он водил хороводы мурашек за моим ухом, грел их дыханием. Старательно собирал запах с кожи.
И рука. Она поправляла волосы – влажные, сбившиеся от беспокойного сна. Натягивала на плечи сползшее одеяло, гладила по спине.
И губы. Они целовали то висок, то плечо, то шею. Сдували соринки с щек. Иногда шептали что-то хриплое, ласковое, успокаивающе интимное.
И еще
С приходом темноты воспоминания о нашей сумасшедшей ночи оживали. Кажется, я даже постанывала, зарываясь лицом в подушку. К счастью, меня поселили без соседок, и никто не стыдил за откровенные сны, которые могли вогнать в краску даже смелых фантазеров.
На новом месте я засыпала так крепко (сказывались последствия междумирского перехода), что с утра, очнувшись, долго не могла вспомнить, где я. Искала за окном родной Тарлин, потом привычный Анжар. Пыталась нащупать на подушке мужчину, будто только что исчезнувшего. Ловила вялыми пальцами призрак, мираж, потерянный мной навсегда.