Анжелика и её любовь

— Мои друзья обеспокоены, монсеньор Рескатор, — сказала она, — потому что не понимают, куда вы их везете. Ведь это весьма необычно — не правда ли? — встретить льды неподалеку от Африки, где мы должны сейчас находиться.

Он подошел к черному мраморному глобусу, испещренному странными знаками. Положив на него руку — руку патриция, хотя теперь она была смугла, как у араба, — он медленно провел пальцем по инкрустированным золотом линиям. Наконец, после продолжительного молчания он словно вспомнил о ее присутствии и равнодушно ответил:

— Скажите им, что северный путь тоже ведет в Вест-Индию.

Глава 10

Граф Жоффрей де Пейрак, иначе — Рескатор, проскользнул в люк и быстро спустился по крутому трапу в трюм. Следуя за несущим фонарь мавром в белом бурнусе, он углубился в лабиринт узких коридоров.

Мерное покачивание нижней палубы под ногами подтверждало, что он был прав: опасность миновала. Хотя они шли в густом холодном тумане, который одел все реи и палубные надстройки тонким слоем инея, он знал — все будет хорошо. «Голдсборо» плыл по волнам легко, как судно, которому ничто не угрожает.

Он, Рескатор, отлично знал этот язык — знал, что означают различные скрипы и подрагивания корпуса и мачт — всего того, что составляет огромное тело его корабля, задуманного для плаваний в полярных морях и построенного по его собственным чертежам на главной верфи Северной Америки, в Бостоне.

Он шел, касаясь рукой влажного дерева, — не столько в поисках опоры, сколько для того, чтобы постоянно ощущать под ладонью могучий, способный противостоять любым опасностям корпус своего непобедимого корабля.

Он вдыхал его запахи: запах секвойи, привезенной с гор Кламат, из далекого Орегона, запах белой сосны с верховьев Кеннебека и с горы Катанден в Мэне — «его» Мэне — сладостные ароматы, которые не могла перебить проникавшая повсюду морская соль.

«Нигде в Европе нет такого прекрасного леса, как в Новом Свете», — подумал он.

Высота и мощь деревьев, великолепие сочной, глянцевитой листвы — все это стало для него подлинным откровением, когда он впервые увидел леса Америки — а ведь к тому времени его, казалось, уже трудно было чем-либо удивить.

«Открытие мира бесконечно. Каждый день мы убеждаемся, что в сущности еще ничего в нем не знаем… Всегда все можно начать сначала… Природа и ее четыре стихии всегда с нами, чтобы поддерживать наш дух и побуждать идти вперед».

Однако долгая схватка с враждебным морем и льдами, которую он вел прошедшей ночью, не принесла ему знакомого удовлетворения: он не чувствовал ни радости победы, ни воодушевления от того, что его душа обогатилась новым сокровищем, которого у него никто не сможет отнять.

Это потому, что затем ему пришлось выдержать другую бурю и она — хотя он и не желал себе в этом признаться — произвела в его душе немалые опустошения.

Мог ли он себе представить, что станет участником такого фарса, где не знаешь чего больше: гнусности или дурного вкуса! Произнести слово «драма» он все еще отказывался.

Он всегда стремился видеть всякую вещь в ее истинном свете. Истории, в которых замешана женщина, как правило, более походят на фарс, чем на драму. И даже теперь, когда речь шла о его собственной жене, женщине, которая, к его великому несчастью, оставила в его сердце более глубокий след, чем другие, он не мог подавить в себе желания саркастически рассмеяться, когда начинал мысленно выстраивать в ряд все сцены этой комедии. Объявляется пятнадцать лет как позабытая супруга, не узнав его, требует, чтобы он отвез ее в Америку, и наконец — того хлеще — собирается просить у него благословения на брак со своим новым возлюбленным. Как известно, случай — господин весьма изобретательный по части создания комичных ситуаций, но тут он, пожалуй, перешел все границы. Следует ли ему, Жоффрею де Пейраку, благословлять его за это? Благодарить, быть может? Довериться этому кривляющемуся шутнику, который только что, словно в насмешку, представил их глазам поблекший призрак прекрасной любви их молодости?

Ни он, ни она не желают возврата к прошлому. Но тогда зачем он открыл ей сегодня утром, кто он такой? Раз уж она так упорно его не узнавала, не проще ли было отпустить ее к столь любезному ей протестанту?

В помещении, куда он через мгновение вошел, было светло, и этот внезапный свет резанул его глаза той же острой слепящей болью, что и пронзившая мозг очевидная мысль.

«Глупец! Ради чего ты прожил сто разных жизней, для чего сотни раз избежал смерти, если до сих пор тщишься скрыть от себя правду о себе самом! Признайся, что ты не мог допустить, чтобы она стала женой другого, потому что ты бы этого не вынес».

Весь во власти гнева он обвел трюм угрюмым взглядом. Несколько усталых матросов спали в гамаках или на грубо сколоченных койках, поставленных возле лафетов пушек. Порты были открыты, потому что на этой батарее, спрятанной в тесном твиндеке, отсутствовала вентиляция. На время плавания Жоффрею де Пейраку пришлось разместить здесь часть экипажа, чтобы более удобное помещение под баком предоставить пассажирам.