Анжелика. Королевские празднества

— Посмотри, не найдется ли здесь что-нибудь для нее и для тебя. Ты выше меня, но юбку легко удлинить, нашив кружево или воланы.

Ортанс подошла ближе, и ее глаза заблестели.

Она не могла скрыть своего восхищения, когда Анжелика раскладывала на постели великолепные наряды. Когда она увидела платье из золотой парчи, у нее вырвался восторженный возглас.

— Полагаю, оно будет не вполне уместно для нашего слухового окна, — предупредила ее Анжелика.

— Разумеется! Ты была на королевской свадьбе и можешь позволить себе заноситься.

— Уверяю тебя, я очень довольна. Никто не ожидает въезда короля в Париж с таким нетерпением, как я. Но я начинаю опасаться, что Андижос не привезет достаточно денег, и тогда мне придется продать это платье. Зато все остальные туалеты в твоем распоряжении. Ведь из-за меня у тебя прибавилось расходов.

В конечном счете, после долгих колебаний, Ортанс выбрала небесно-голубое атласное платье для своей подруги Атенаис и яблочно-зеленое для себя. Этот цвет немного оживил ее неброскую внешность брюнетки.

* * *

В то утро 26 августа, накануне празднества, Анжелика разглядывала принарядившуюся сестру. Благодаря фижмам худая фигура Ортанс стала выглядеть более женственной, а насыщенный зеленый цвет платья придал недостающую яркость ее матовой коже. Ее волосы, негустые, мягкие и тонкие, были красивого каштанового цвета. Анжелика покачала головой и заявила:

— Уверена, Ортанс, ты была бы почти хорошенькой, если бы не твой желчный характер.

К ее полной неожиданности, Ортанс не разозлилась. Она вздохнула, глядя на свое отражение в большом металлическом зеркале.

— Я тоже так думаю, — сказала она, — но что ты хочешь, мне никогда не нравились монотонные будни, а ничего иного в моей жизни нет. Я люблю беседовать с блестящими, прекрасно одетыми людьми, я обожаю спектакли. Но куда денешься от работы по хозяйству! Этой зимой мне удалось выбраться на прием, который устраивал писатель-сатирик, поэт Скаррон[231]. Ужасный человек, немощный злой старик, но какое остроумие, дорогая моя! У меня остались самые лучшие воспоминания о том приеме. К несчастью, Скаррон очень болен. И приходится возвращаться к серым будням.

— Сейчас ты не внушаешь жалость. Ты прекрасно выглядишь.

— Уверена, что это же платье на «настоящей» жене прокурора не производило бы такого эффекта. Благородного происхождения не купишь, а у нас оно в крови.

Они склонились над драгоценностями, подбирая подходящие к наряду, и их переполняла гордость за свое высокое происхождение. Они забыли о темной комнатушке, о безвкусной мебели, о выцветших бергамских коврах[232] на стенах, сотканных на самом деле в Нормандии и рассчитанных на непритязательные семейные пары.

* * *

На рассвете долгожданного дня господин прокурор уехал в Венсенн, где собирались важные сановники, чтобы поприветствовать своего короля и обратиться к нему с речью.

Словно в ответ на звон церковных колоколов гремели пушечные выстрелы.

Городское ополчение в парадных мундирах, с пиками, алебардами и мушкетами обеспечивало порядок на улицах, где стоял невообразимый гам. Его усиливали крики глашатаев, раздававших листы с распорядком празднеств, указанием пути следования королевского кортежа и описанием триумфальных арок.

К восьми часам утра перед домом Фалло остановилась довольно облезлая карета мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант. Это была красивая блондинка со свежими румяными щеками и прекрасным перламутровым цветом лица, выгодно оттененным мушкой. Голубое платье чудесно шло к ее сапфировым глазам, пожалуй, чересчур выпуклым, но живым и умным.

Она даже не подумала поблагодарить Анжелику за платье, хотя та одолжила к нему еще и прекрасное бриллиантовое ожерелье.

Мадемуазель де Тонне-Шарант де Мортемар, казалось, была убеждена, что весь мир перед ней в долгу и оказать ей услугу — уже невиданная честь. Несмотря на денежные затруднения своей семьи, она полагала, что благородство рода стоит целого состояния. Сестра и брат, видимо, разделяли такую же точку зрения. Всех троих переполняли жизнерадостность, оптимизм и честолюбие, что, в придачу с едким остроумием, делало их приятнейшими и опаснейшими для общения людьми.

Скрипучая карета с веселой компанией тронулась мимо домов, украшенных цветами и гобеленами, по запруженной народом улице. По мере того как толпа становилась все плотнее и плотнее, пассажиры кареты разглядели всадников и вереницы карет, требовавших освободить проход к воротам Сент-Антуан, через которые кортеж войдет в город.

— Нужно повернуть, чтобы разыскать бедняжку Франсуазу, — сказала Атенаис, — а это будет нелегко.

— О! Храни нас Бог от жены этого калеки Скаррона! — воскликнул ее брат.

Анжелика помнила его еще по Сен-Жан-де-Люзу, но, кажется, он ее не узнал. Он сидел рядом, бесцеремонно прижимаясь к Анжелике, так что ей пришлось попросить своего спутника немного отодвинуться.