Анжелика. Королевские празднества

Эта новая беспокойная мысль прочно засела у нее в голове, и во время прогулки она почти не обращала внимания на Голубиную улицу, улицу Мармозеток и улицу Фонарную, которые привели ее к Дворцу правосудия. Затем она прошла по набережной Орлож[218] к Новому мосту[219] на стрелке острова. Оживление, царившее на нем, привлекло внимание ее спутников. Вокруг бронзовой статуи Генриха IV стояло множество фургонов, в которых устроили прилавки, и торговцы на все лады расхваливали свой товар. Здесь можно было найти чудесный пластырь, без боли вырвать зубы, купить флаконы с подозрительной жидкостью, убирающей пятна с одежды, книги, игрушки или черепаховые бусы, помогающие от болей в животе. На установленной тут же сцене хрипели трубы, и акробаты жонглировали стаканчиками. Некто в поношенном костюме вынырнул из толпы, сунул в руку Анжелике лист бумаги и потребовал десять су. Она машинально протянула их ему и положила листок в карман, а затем поторопила свою свиту, пребывающую в полном блаженстве.

У нее не было настроения предаваться безделью. Кроме того, на каждом шагу перед ней вырастали нищие, показывали гнойные раны, культи, замотанные кровавыми лохмотьями; нищенки совали ей в лицо своих покрытых корками детей, над которыми кружились мухи. Попрошайки появлялись из теней портиков, вставали со ступенек лавочек, и если сначала их просьбы о милостыне звучали умоляюще и жалобно, то потом они приобрели угрожающий тон.

У Анжелики не было больше мелких денег, от вида попрошаек ее мутило, и она попросила Куасси-Ба прогнать их. Мавр тут же оскалил свои белые зубы, похожие на зубы каннибала, и протянул руки к ближайшему нищему, который тут же ринулся прочь с удивительной для хромого прытью.

— А все из-за того, что мы идем пешком, как деревенщина, — повторяла рослая Марго, приходя во все большее негодование.

Их маленький отряд двигался вдоль нескончаемой галереи Лувра, соединявшей замок с Тюильри.

Огромная галерея, выстроенная из серого камня того же светлого оттенка, что и парижское небо, располагалась у самой кромки воды, демонстрируя путникам свои полукруглые и треугольные фронтоны и простой фасад, украшенный только коринфскими колоннами с листьями аканфа.

Анжелика была сейчас безразлична к этой почти суровой красоте, и стены показались ей просто до бесконечности длинными, да еще и зловещими. Рассказывали, что галерею приказал построить Карл IX, преступный король, который в случае восстания собирался бежать из Парижа, не выходя из своего дворца. В самом деле, по галерее Лувра можно было пройти прямиком в конюшни Тюильри, оседлать лошадь и тут же оказаться за городом.

У Анжелики вырвался вздох облегчения, когда она заметила увитую плющом деревянную башню, часть старой городской стены Парижа. Затем появился Павильон Флоры. Примыкавшая к нему галерея здесь заканчивалась, соединяясь через павильон с замком Тюильри.

Здесь воздух был свежее. С Сены веяло легким ветерком, рассеивавшим городское зловоние.

Наконец показался Тюильри — дворец, украшенный множеством архитектурных изысков, увенчанный белым, как облако, высоким куполом, в помещениях которого было множество светильников. Дворец, где царила женская грация, ибо он был задуман женщиной и для нее построен. Этой женщиной была Екатерина Медичи, наследница блестящей династии флорентийских герцогов и супруга короля Генриха II. Обезумев от горя, она приказала снести Турнельский дворец[220], ристалище, на котором у нее на глазах во время турнира погиб ее обожаемый супруг, когда копье его противника, Монтгомери, прошло сквозь забрало королевского шлема и попало ему в глаз. Облачившись до конца жизни в траур, Екатерина отвернулась от мест, «предназначенных для королевских игр», и удалилась в другой конец Парижа.

Она решила построить перед Лувром дворец, который бы предназначался только для нее и который выходил бы за городскую черту. Его воздвигли на месте старых черепичных мастерских, откуда он и получил свое имя[221]. Там Екатерина смогла бы оплакивать супруга и предаваться воспоминаниям.

Вот только удалось ли ей спокойно пожить в этом дворце?

Ее, страстную католичку, которая долгое время управляла страной как регентша при сыне Карле IX, в ту эпоху, когда королевство раздирала вражда католиков и кальвинистов, обвиняли в массовом убийстве гугенотов, известном как Варфоломеевская ночь.

Но дворец не хранил никаких видимых следов мрачных событий — ни давно прошедших, ни недавних.

Хотя и соединенный с Лувром, Тюильри ничуть не походил на него — изящный дворец, наполненный светом, проникавшим в него сквозь колонны, — типично женская черта в архитектуре, как подчеркивал его создатель Филибер Делорм[222], стремившийся к тому, чтобы его творение учитывало все желания королевы. Камни, окна, статуи, балконы заливало солнце, беспрепятственно проникавшее во дворец и не оставлявшее места тени.

Итак, здесь кончался Париж.