Анжелика в Квебеке

— Итак, он был вашим любовником. Может быть, и теперь также? — сказал он ей однажды.

— Сударь, вы оскорбляете меня и задеваете честь моего мужа, находящегося в этом городе. Я совершенно не вспоминаю о де ла Ферте и не скрою, что его присутствие мне неприятно, но с этим ничего нельзя поделать!

— Итак, вы признаетесь, — сказал Бардане, побледнев, — значит, это правда. Он был вашим любовником?

— Но поскольку вы себя в этом убедили, к чему отрицать, — сказала Анжелика с раздражением. — Признайте раз и навсегда, что у меня было прошлое, и не устраивайте из этого трагедии, лишенной всякого смысла в теперешних условиях. Теперь не может быть ничего общего между этим дворянином и мной.

— Мне кажется, что он очень к этому расположен.

— Но в подобных случаях главное значение имеет мое мнение, вы должны это понимать, вы достаточно меня знаете.

— Увы, я считал, что знаю вас. Но неожиданные стороны вашего характера заставили меня усомниться в этом. В Ла Рошели кто был вашим любовником?

— Вы!

Эти беседы, которые Бардане вел в драматических тонах, а Анжелика делала вид, что это ничего не значит, стали какой-то игрой. Споры велись на все те же темы.

Страсть де Барданя окружила ее неким чувственным стремлением. Оно было сдержанным, но постоянно выражалось взглядами и вздохами, намеками услужить, ласковыми жестами. Это создавало вокруг нее атмосферу, которая ей нравилась, способствовала тому, что она оставалась веселой и терпимой по отношению к своему воздыхателю. Его постоянное желание ее не возбуждало в ней такого раздражения, как объяснения де Вивонна, наполовину дерзкие, наполовину льстивые. Де Вивонн, когда был пьян, казалось, считал само собой разумеющимся, что если они были некогда любовниками, то она и теперь должна дарить ему свои милости.

Бардане отпустил себе усы и носил их, как у короля, тонкой линией над верхней губой.

Сначала, когда он встречал ее в «Корабле Франции», он упрекал ее в том, что она посещает малопочтенные заведения. Она возразила, что не ему читать ей мораль, так как она узнала, что, возможно, чтобы найти утешения от печали своей неизлечимой любви, он организовал, благодаря укромному положению своего дома, веселые сборища, куда он приглашал своих приятелей по играм и попойкам с сопровождением женщин с хорошим характером и не слишком набожных.

Никола де Бардане обеспокоился:

— Мои приглашенные не слишком шумят? Не мешают ли они вам спать и не нарушают ли покой вашей улицы?

— Ни в малейшей степени.

Положение специального посланника короля давало возможность де Барданю держаться вне светского и религиозного кругов, его считали далеким от жизни страны, и поэтому никому не было дела до его хорошего или плохого поведения.

Многие завидовали его свободе.

Анжелика знала, что в Тадуссаке он написал королю письмо, которое увез командир «Мирабеллы».

Она хотела выяснить один вопрос: Никола де Бардане сообщил ли о ней королю? Король действительно поручил ему узнать, не была ли женщина, сопровождавшая графа де Пейрака, той, которую разыскивала вся полиция — бунтовщица из Пуату?

Однажды днем, находясь с ним в «Корабле Франции», она рискнула.

— Мой дорогой Никола, у нас не было времени увидеться после Большого Совета, на котором я имела честь присутствовать. У меня осталось впечатление, что мы должны вас поблагодарить за благоприятный о нас отзыв, который вы послали королю.

Никола де Бардане, не подозревая ничего и довольный тем, что он доставил Анжелике удовольствие своим выступлением на Большом Совете, торжественно изложил ей содержание послания, которое он написал королю в Тадуссаке и послал с командиром «Мирабеллы» — последним кораблем, покинувшим Канаду и направлявшимся во Францию.

— На Его Величество, наверно, произвела впечатление та быстрота, с которой я мог дать ответ на различные вопросы, касающиеся моей миссии. Должен признать, что это произошло благодаря вам, дорогой друг, потому что, благодаря нашей встрече, я сразу же по прибытии в Канаду узнал все, что мне нужно было узнать о том, кто, увы, стал вашим супругом.

Я не скрыл от короля, — даже если вы будете за это на меня в претензии, — что тот, кто называл себя обладателем земель Мэн и занимал незаконно некоторые территории и берета французской Акадии, был тот самый Рескатор, пират-авантюрист, который некогда сражался с его галерами в Средиземном море. Зато, — подчеркнул он, понимая, как его слова были неприятны Анжелике,

— зато я уверил его, что вы не та мятежная женщина, которую прозвали «бунтовщицей из Пуату» и которую он повелел обязательно разыскать.

Я мог утверждать, что спутница пирата не имеет ничего общего с этой презренной женщиной. У меня ведь была возможность знать это, — добавил он с легкой улыбкой сообщника, — ведь я вас знал, и вы были для меня старым другом из Ла Рошели. Но это я ему не сообщил. Это — личное дело. Я удовлетворился сообщением, что знаю это из достоверных источников, и он может полагаться на мои утверждения.