Возможно, при других обстоятельствах она не сделала бы этого. Ну если бы, например, этого респектабельного иезуита ей представили в чьем-нибудь салоне. Но сейчас она была настолько оглушена тревогой, что поступки ее начинали опережать ее мысли, сейчас она особенно сильно чувствовала свою ответственность за здоровье каждого, а потому не в силах была видеть, как этот иезуит подвергает себя опасности простудиться, выходя раздетым на мороз. Она также подала ему его шляпу. Он удалился широким шагом.
И только тогда она подумала, что ей обязательно надо бы выпить чего-нибудь горячего, чтобы прийти в себя. Она подошла к очагу, налила в деревянную чашку немного кипятку и взяла со стола бутылку сидра.
За столом мужчины доедали похлебку, которую они сами разогрели. Некоторые размачивали куски холодной маисовой лепешки в стаканах, до краев наполненных водкой.
— А госпожа Жонас еще не выходила? — справилась у них Анжелика.
Они отрицательно помотали головами.
Они были смущены присутствием двух гостей, которые сидели на другом конце стола. Один из гостей был тот, что представился бароном д'Арребу.
Барон д'Арре6у, широкоплечий и крепкий мужчина с седеющими висками, благородной внешности, уже успел даже побриться. Другой был долговязый молодой человек с суровым выражением лица.
Но Анжелика, поглощенная своими мыслями, даже не обратила на них внимания. Ее беспокоило отсутствие госпожи Жонас, которая обычно вставала раньше всех, разводила огонь в очагах и принималась хлопотать на кухне.
Не было и мэтра Жонаса, не появлялась еще и Эльвира.
Может, они уже заболели?
А дети?
Прежде чем пойти справиться о них, она заставила себя принять все меры предосторожности, рекомендованные Жоффреем: прошла в свою спальню, сменила верхнюю одежду и вместе с платьем, в котором она была накануне, в праздничную ночь, вынесла все на мороз, сменила чепец, протерла руки и прополоскала рот водкой.
И только после этого с бьющимся сердцем постучала в дверь комнаты супругов Жонас. Услышав в ответ голоса, она с облегчением вздохнула и вошла.
Дети уже встали, оделись и играли в уголке, но все трое взрослых, сидя каждый на своей кровати, с каким-то остолбеневшим видом повернули к вошедшей Анжелике бледные лица, которые выражали беспредельное горе.
— Вы знаете? — прошептали они.
— Увы!
— Что с нами будет?
— Но вам-то откуда уже все известно? — спросила Анжелика.
— О, мы заметили это еще вчера вечером, почти сразу же, как вы их принесли.
— Почему же вы нам сразу же не сказали?
— Зачем? Тут уж ничего не поделаешь!
— Но мы немедленно приняли бы все необходимые меры предосторожности…
Мэтр Жонас недоумевающее посмотрел на нее:
— Предосторожности?
— Но… о чем вы говорите? — воскликнула Анжелика.
— Об отце иезуите, черт побери!
Анжелика нервно рассмеялась.
— Мне еще вчера вечером подумалось, уж не иезуит ли он, — зашептала госпожа Жонас. — В этом бородаче меня сразу что-то насторожило, хотя он был такой же замерзший и несчастный, как и все остальные. Но сегодня утром, когда я увидела, как он вошел в залу, весь темный с головы до пят, в черной сутане, в этом своем воротнике, с крестом, я чуть было не грохнулась в обморок. Меня до сих пор трясет…
— У нас случилось нечто пострашнее, чем появление отца иезуита, — печально проговорила Анжелика.
И она все рассказала им.
Изоляция — вот самое лучшее средство, чтобы не заразиться. А потому, пока не будет нового распоряжения, супруги Жонас и Эльвира останутся в своей комнате вместе с детьми. Им принесут провизию, и они сами будут готовить для себя и для детей. На воздух они будут выходить прямо из комнаты, через окно. Снегу, слава богу, навалило достаточно, в уровень с окнами, и это не составит труда. Благодаря таким предосторожностям они, быть может, избегнут ужасного бедствия.
Вернувшись в залу, Анжелика заметила, что несколько мужчин столпились в глубине залы, около чьей-то постели.
Она подошла ближе и увидела на подушке покрытое красными пятнами лицо графа де Ломени, уже погруженного в беспамятство.
Глава 3
Один из гуронов умер вечером того же дня, надлежаще причащенный и соборованный отцом Массера.
— Ну что ж, — узнав эту новость, сказал Никола Перро, — по крайней мере мы не останемся без последнего напутствия церкви. Такое выпадает не каждому из тех, кто умирает в Америке зимой в глуши лесов.
Графа де Ломени перенесли в кладовую, поставили туда железную жаровню, набитую раскаленными углями, да и дверь в залу оставили открытой.
Чтобы не допустить пожара, самого ужасного зимнего бедствия в этих местах, у постели больного постоянно придется кому-нибудь сидеть. Впрочем, это необходимо еще и потому, что больной все время мечется, порываясь вскочить. Нужно поить его, обтирать ему виски, без конца укрывать. Анжелика взяла себе в помощь Кловиса. Нельзя сказать, что овернец горел желанием выполнять обязанности сиделки, но он один из всех переболел оспой и, следовательно, один мог приближаться к больному, не подвергая себя опасности.