Анжуйцы

Буаробер ещё некоторое время провёл в размышлениях, прибывая в лучах тусклого света, едва брезжившего, единственного на несколько кварталов фонаря, заботливо вывешенного его слугой Дордо. То же самое можно сказать и о лейтенанте де Варде, задумчиво наблюдавшим за приором из густой тьмы ближайшей подворотни, оставаясь невидимым для недавнего собеседника. Он, мерно постукивая по раскрытой ладони, сжатой в кулаке перчаткой, дождался, пока прелат скроется за дверью, и, совладав с мыслями навеянными разговором с «Веселым аббатом», решительно зашагал в сторону Маре.

Оказавшись в небольшой, темной прихожей, господин Буаробер услышал разгневанный голос своего слуги, толстяка и балагура, Теофраста Дородо.

– Ну, что подлец, готовься к смерти! Теофраст Дордо не позволит тебе измываться над собой. Я уложу тебя одним ударом и скормлю твою безмозглую голову бродячим собакам! Ты убедишься, что с капралом Дордо шутки плохи! Ты надеешься на свою ловкость и силу, но я брат и не таких видывал на войне, и как видишь жив. А о чем это говорит? А-а-а, не знаешь, подлая тварь! Так я тебе, без ложной скромности скажу. Все кто становился на пути у Теофраста Дордо, давно покоятся в могиле! И могу заверить вас месье, что пробил и ваш смертный час!

Приор, затаив дыхание, на цыпочках, придерживая шпагу, подобрался к дверному проёму, откуда, из-за приоткрытой створки, пробивалась тонкая полоска света, и заглянул в помещение, где имела место ссора и доносились столь недвусмысленные угрозы. Он взялся за эфес и, зажмурив один глаз, сумел разглядеть пухлого коротышку Дордо, в своём несменном полосатом колпаке и коричневом кожаном жилете, из-под которого свисало сытое брюшко, свидетельствовавшее о беззаботной жизни пикардийца. Слуга взял большой кухонный нож и принялся точить его о круглый камень, вращая металлическую ручку. Присутствие кого бы то ни было, не ощущалось на просторной кухне, и Буаробер осторожно отворил дверь. Дордо вздрогнул.

– Ах ты, Господи, Пресвятая Дева Мария и Святой Антоний, как ты напугал меня Франсуа! Крадешься как вор!

Приор осмотрелся и никого, не обнаружив, удивленно спросил.

– С кем это ты разговариваешь?

Слуга хмыкнул и обратился к хозяину преисполненный укоризны.

– С кем же ещё как не с врагом и предателем!

Буаробер вновь озирнулся. Дордо заметив замешательство хозяина, насмешливо провозгласил.

– Вот сразу видно, что ты Франсуа не военный человек! Враг под самым носом, а ты и глазом не моргаешь!

Прелат с изумлением и жалостью оглядел упитанного насмешника.

– Ты, судя по всему, совсем с ума сошёл? Какой враг, кто предатель, что ты плетешь?

Дордо рассмеялся, как обычно, душевно и заразительно.

– Да вот же он!

И ткнул пухлым пальцем в серого гуся, заточенного в сплетенную из лозы клеть. Птица удивленно смотрела на прервавшего задушевные угрозы слуги человека, затаив искренний интерес в желтоватых кружочках глаз.

– Враг и предатель. Я спас его от мальчишек на Сент-Лоранской ярмарке, а этот негодяй изгадил прихожую и кухню, а еще опрокинул кувшин, разлив воду, перевернул корзину и расправился с находившимся в ней побегом капусты. Ну, и кто он после этого?! Он знаешь кто? Он сатана Мартен! Клянусь святым, обезглавленным Дени, Сатана!

Буаробер с неподдельной серьёзностью и вниманием выслушал слугу. И, как будто не узрев иных странностей в гневном повествовании, спросил:

– А отчего же он Мартен?

Вопрос, заставил обоих, изучающе, уставиться на гуся.

– Хм, а кто же, как не Мартен? У нас в деревне, в Пикардии, жил один Мартен, плотник, похож на этого как две капли воды. Он, правда, утоп, как раз на день Пресвятой Девы Марии с горы Кармель, но был точь-в-точь похож на этого. Весь день в реке плескаться мог, вот и утоп. Вот я подумал, что и этот, наверняка Мартен.

Обессилевший прелат тяжело вздохнув, опустился на табурет.

– Ну ладно, Мартен так Мартен, пусть остаётся. Только выпусти птицу из клетки. Ей же там тесно.

Дордо с яростью воткнул нож в ольховую столешницу, воскликнув:

– Удивляюсь я тебе Франсуа, кто бы, какую дрянь тебе в дом не приволок, всех тебе жаль, для всех найдешь доброе словцо! Так нельзя! Так не выживешь в нашем жестоком мире! Ты никчемный человечишка, только и умеешь сочинять свои памфлеты, да шататься черт знает где, да ещё по ночам.

– Ну отчего же? Меня высоко ценят некоторые весьма почтенные господа.

– Да кто, кто тебя ценит?! Назови мне хоть одного приличного человека, про которого я смог бы упомянуть без насмешки и крепкого словца?

– Ну, вот например Его Преосвященство кардинал де Ришелье, меня ценит и уважает.

Задумчиво и протяжно произнес прелат, продолжая размышлять над упреками слуги. Дордо взмахнув руками, ударил себя по толстеньким ляжкам, увалившись на дубовую лавку.

– Вот тут никуда не деться! Тут ты Франсуа угодил прямёхонько в «яблочко». Ришелье это фигура. Да и к тому же не посторонний мне человек!

Буаробер с недоумением взглянул на Дордо. Тот авторитетно прикрыв глаза, многозначительно кивнул.