Апельсиновая девушка

Если бы я знал, что можно попробовать что-то сказочно вкусное, я бы, наверное, отказался пробовать это, если предложенный мне кусочек весил бы не больше миллиграмма.

Отец оставил мне в наследство глубокую боль, боль понимания, что со временем я покину этот мир. «Я думаю о вечерах, когда меня уже не будет». Но я также унаследовал от отца и глаза, видящие, как сказочна жизнь. Летом я собирался по-настоящему изучить жизнь шмелей. (У меня есть секундомер. С его помощью можно определить скорость полета шмеля. И еще шмеля нужно взвесить.) Я бы не отказался и от сафари в африканской саванне. Кроме того, я научился наблюдать за небом и удивляться всему, что находится в мировом пространстве на расстоянии многих миллиардов световых лет от нас. Этому я научился, когда мне не было еще четырех.

Но я не могу с этого начинать. Мне надо попробовать зайти с другого конца. Наверное, я должен сделать собственный выбор.

Если бы по истории об Апельсиновой Девушке был снят фильм, и я, сидя где-нибудь на задних рядах, понял, что никогда бы не родился на свет, если бы Ян Улав и Апельсиновая Девушка разминулись друг с другом, мне бы, наверное, захотелось крикнуть им, чтобы они не прошли мимо друг друга. Я бы сидел как на иголках. Нервничал бы, что один из них, неважно кто, может оказаться фанатиком-атеистом и не пойдет в собор на рождественское богослужение. И может, я горько заплакал бы, увидев Апельсиновую Девушку на Plaza de la Alianza в обществе датчанина! А когда Веруника и Ян Улав стали бы любовниками, я бы до смерти боялся малейшего намека на ссору между ними. В моих глазах даже обычная ссора быстро приняла бы космический масштаб.

Мир! Я бы никогда в нем не появился. Не стал бы свидетелем великой мистерии.

Мировое пространство! Я бы никогда не увидел сверкающего звездного неба.

Солнце! Я бы никогда не ступил ногой на теплые скалы в Тёнсберге. Никогда не испытал бы прелесть погружения в воду, когда ныряешь в нее.

Теперь я все понимаю. Мне вдруг открывается последовательность всего сущего. Только теперь я всем сердцем чувствую, что значит не существовать. У меня начинает противно сосать под ложечкой. Меня мутит. И я сержусь.

Меня бесит мысль, что в один прекрасный день я исчезну — не на неделю или две, не на четыре года или четыреста лет, — меня вообще больше уже не будет никогда, навеки.