Галя выключила свет и забралась под одеяло.
- Галя, а как же муж?
- Он тоже не ангел. Я его и с бабы снимала не раз. Хоть бы было чего в ней - ни рожи, ни кожи. Так, доска два соска, - проговорила она со злобой.
- Ты меня не осуждаешь? - спросила она после продолжительного молчания.
- Что ты! Нет, конечно. Может, вам лучше разойтись?
- А дети-то как, Любушка? Двое их у меня. Я без отца выросла, без сказки и ласки, в голоде да в холоде. Ладно - война. Замуж выскочила, думала - обогреет, обласкает. А у него только одно на уме - рыбалка да бабы чужие. Я у него как нянька: прибраться, пожрать сготовить, постирать. Дочек, правда, без ума любит. И дом - полная чаша. Это и держит. Какой ни плетень - а тень. Но здесь я пещерной женщиной хочу побыть, отогреться. И ты меня не осуждай, пожалуйста.
- Извини. Разбередила тебя.
- Давай спать.
Но женщинам долго еще не спалось.
Поездка в Сухуми состоялась через два дня. Автобус мчался вдоль моря, по побережью, и Любовь Павловна зачарованно смотрела на кувыркающихся в море дельфинов.
- Это и есть черноморские дельфины? - спросила она Станислава.
- Да, - ответил он. И его мягкая ладонь легла на руку Любови Павловны. Ей не захотелось высвобождать ее. Она увидела нарциссы, островками цветущие под деревьями вдоль дороги, - кто-то неведомый посадил их, и они цвели не упрятанные заборами, не охраняемые собаками, цвели не для базара, а просто так, вольно. И это восхитило. Ей стало грустно при виде обнаженных грязно-белых стволов с рваными лентами светло-коричневой коры.
- Почему они без коры? - спросила она.
- Это самораздевающееся дерево: оно периодически ее сбрасывает, - ответил Станислав.
Сухуми встретил туристов холодным ветром и дождем со снегом: такое в мае здесь случается нередко. В вольерах и на ветвях засохшего, обшарпанного дерева зябко жались друг к другу макаки-резусы.
- "Надо мной качались ветки, а на ветках были предки", - продекламировал Станислав.
Возле будки, в которой грелся самец, обезьянка-мать прижимала к груди младенца, пытаясь согреть его собой.
Кто-то бросил за сетку яблоко. Оно упало в середину вольера. Молодая обезьянка сделала движение к нему, но та, что была постарше, удержала ее. Вожак вышел из конуры, подошел к яблоку, унес с собой и начал есть. Одна из самок робко, боком приблизилась к нему и начала смотреть просящим взглядом, потом пальчиками начала чесать ему голову. Вожак жмурился от удовольствия, доедая яблоко.
- Только что вы видели, как один из туристов бросил в вольер яблоко, - сказала экскурсовод. - Вы видели, что съел его вожак. Если бы пищи было больше, после него подошли бы к ней наиболее сильные члены группы, остатки достались бы слабым обезьянкам.
Экскурсовод объяснила, что почесывание и поглаживание вожака - удел немногих, наиболее близких в данное время самок, что поднятый вертикально хвост, катание на спине по земле, выпячивание груди - знаки господства. Любовь Павловна узнала, как американская исследовательница установила, что господства над стадом можно добиться не только силой и жестокостью, но и хитростью: шимпанзе по прозвищу Майк, отнюдь не самый сильный в группе, первым завладел в лесу пустой канистрой и, грохоча ею, носился среди сородичей, пока его не признали вожаком.
Снежный дождь не прекращался. Пошли к автобусам. Проходя узкой улочкой, Любовь Павловна увидела за сетчатой изгородью, как на голых ветвях, облепленных снегом, зябли оранжевые, не снятые в прошлом году апельсины. Она остановилась.
- Почему их не сняли? Они что, так висели всю зиму?
- Очевидно, да. Собратья их украсили новогодний стол, что-то изгнило в хранилище, а эти - заснежены. Се ля ви. Такова жизнь. Пойдем. - Станислав взял женщину под руку и увлек за уходящей группой туристов.
В автобусе было тепло и сухо. Экскурсовод, проверив наличие отдыхающих, дремала на переднем сидении - развлекать пассажиров на обратном пути в ее обязанности не входило. Шофер включил магнитофон, и мягкая музыка начала обволакивать, захотелось забыть красные, сморщенные личики макак, властвующего, благодаря канистре из-под бензина, Майка, апельсины, зябнущие на заснеженном дереве. Любовь Павловна задремала.
На следующий день Галя уезжала домой. Перед отъездом она решила попрощаться с Адлером и попросила друзей - Любовь Павловну и мужчин - прогуляться с ней. Зашли в парк. Здесь было удивительно тихо, и только прохладный хрустальный воздух, казалось, чуть слышно звенел в кронах вековых деревьев, да медленно скользили красноглазые рыбы в воде небольших прудов. Побросали им хлебных крошек, побродили вдоль заросшей бамбуком протоки, у реликтовой сосны покормили из рук белочку. Прошли к морю, на пирс. Кусочки хлеба Галя начала кидать чайкам, они на лету ловили их.
Зашли в палату. Молча посидели перед дорогой, встали. Николай взял чемодан, Галя подхватила под руку Любовь Павловну, и компания вышла из санаторного корпуса.
- У нас, в Вологде, еще холодно, - задумчиво проговорила Галя.
- У нас тоже в это время случаются заморозки.
Долго шли молча.