Апгрейд от Купидона (СИ)

Да, я тоже знала, о чем он говорит и думает… Сейчас — если верить в правдивость исповеди — он вспоминает все то хорошее, что говорил в суде в его адрес обвинитель. И вот же странно — мне не было его жалко, но мне перестало быть противно: я вдруг поняла, что каким-то мистическим образом впустила в свое тело душу самоубийцы, чтобы позволить незнакомой девушке взять реванш над своим убийцей… Что он подмешал в мое выдохшееся шампанское, что…

— Ты обещала экскурсию!

Крэг вдруг ускорил шаг, точно пытался сбежать от ужасных воспоминаний. Он держал меня за рукав своего пиджака, слишком для меня широкого, и не касался моей руки, но по ней, точно по проводам, все равно бежало электричество, яркими вспышками вырывающееся из моих глаз, чтобы осветить и так белую ночь.

— Тебя не смущают белые ночи? — попыталась я догнать его и бегущие от меня в бешеной скачке мысли.

— Я видел их в Финляндии. Вашему городу больше нечем гордиться? Ведь это не так…

Он подмигнул мне или снова нервничал? Или щурился на ветерок, обдувавший нас с реки Фонтанки. Я махнула рукой в сторону скульптур коней, украшающих Аничков мост, и сказала, что на время блокады, чтобы уберечь творение Клодта от немецких бомб — я специально умолчала про финское участие в блокадном деле — их закопали в саду и потом за одну ночь вернули на место, когда с победы не прошло еще и месяца.

— Здесь петербуржцы любят назначать встречи, — проговорила я тихо.

Теперь обе руки Крэга прощупали мои через пиджак и притянули к груди в другом пиджаке, расстегнутом, как и ворот. Было ветрено, но Крэг не боялся простудиться. Он боялся не успеть поцеловать меня, пока мы стоим под копытами знаменитых коней.

— Ну вот мы и встретились, — проговорил он по-русски почти без всякого акцента.

Эта русская девочка не выдумка — остается открытым вопрос: она и фломастеры — одно и тоже лицо? Но спросить я не могла: губы получили то, о чем просили, и тянули из Крэга не правду, а жизненные силы, чтобы влить их в мое ватное тело. Он держал меня очень крепко скрещенными за спиной руками — полная блокада: не вздохнуть, не выдохнуть. И даже корочки хлеба для сидящего на парапете голубя у меня не было. Почему голубок до сих пор не спит? Потому что белая ночь? Или он тоже влюблен, как и я?

Неужели я могу снова чувствовать эту невесомость — или я действительно ничего не вешу в чужом пиджаке, потому оторвать меня от земли ничего не стоит, как и закружить, не боясь свалиться в реку или под ноги незадачливым прохожим, которые не знали, что на их пути встретились два одиночества, и разведенный ими огонь готов спалить каменный город дотла.

На мне пиджак уже тлел, подушечки пальцев дымились, оттого Крэг или Тони дергался при каждом их прикосновении к мягким ворсинкам бороды. Я зарылась в нее носом и вдыхала так и не выветрившийся за день аромат духов. Сейчас, правда, его немного разбавил ветер с моря. Река вспенилась и мне на нос упала первая капля дождя. Как же я не заметила, что ночь не совсем белая, небо не совсем чистое и солнце село раньше положенного…

— Я не хочу уходить, я хочу тебя целовать, — прошептал Крэг по-русски уже совсем без акцента.

Но я снова не успела ничего ответить — его губы поймали на моих давно уже не первую каплю дождя, а пальцы — мокрые, но по-прежнему теплые, все равно заботливо смахивали дождинки с моих холодных щек. А я просто всеми десятью пальцами пыталась прикрыть его светлую макушку — или всего лишь притягивала его голову все ближе и ближе, чтобы поцелуи наши становились все глубже и глубже, жестче и никогда не заканчивались.

Даже если бы нас сейчас снимала толпа папарацци, я бы не оторвалась от губ, к которым уже и не мечтала прикоснуться. Мягкие и жесткие, горькие и сладкие, горячие и обжигающе ледяные — они каждую секунду меняли напор и вкус. Сильные руки лезли под пиджак, чтобы закрыть платье от дождя, но находили лишь проступивший от жуткого напряжения позвоночник.

Даже если бы Крэг сейчас сорвал с меня платье, я бы не спросила — зачем? Чтобы согреть меня — другого ответа не было. Но дождь шел и шел, не думая заканчиваться. Как и наши поцелуи. И если мы простоим у коней лишние пять минут, то если даже не отбросим к утру копыта, то постельный режим нам будет обеспечен совсем по другому поводу, по сопливому.

Глава 37. “Акт дарения”

— Ксения…

Крэг отпустил мою руку, а мне показалось, что губы — я пронесла поцелуй через весь город. Все лицо было мокрым, а губы на удивление сухими. Мы взбежали на пятый этаж, не разжимая рук — точно дети, забыв про свой почти что почтенный возраст. Ответственность за происходящее растворилась в лужах, которые мы не могли перепрыгнуть, потому что тротуар превратился в полноводную реку. Мокрые насквозь ноги отваливались от пробежки, которую мы устроили себе вместо того, чтобы взять такси.