Аплодисменты

На нашей Клочковской, на Бурсацком спуске, на Благовещенском базаре еще долго вспоминали Петера, пели его песни и всем рассказывали, что «вот же как оказалось: этот Петер – ну, такой красивый парень с аккордеоном, и тот, что рядом с ним – ну, в немецкой шапке, на самом деле были советскими разведчиками. Под самым носом у фрицев…».

Немцы, отступая, взорвали Дворец пионеров – главный свой штаб. Но в Харькове пронесся слух, что дворец взорвали партизаны в тот момент, когда у немцев там было заседание.

«Наверняка Петер, – подумала я, – конечно, Петер, кто же еще…»

Шиповник

Была у меня до Петера еще одна влюбленность. Но влюбленность другого рода – «братская» или «сестринская»… Была потребность кого-то опекать, постоянно кем-то восхищаться. Маме было не до меня. Жива, здорова, не болею – это главное. А что там у меня внутри – этим никто не интересовался. Маме я была непонятна. А если и понятна, то сильной схожестью с папой, которая ее раздражала. «Оба идиоты», – вырывалось у нее. Я искала себе объект, на который могла бы обрушить шквал чувств. Они мне раздирали душу и рвались наружу. Тетя Валя не выдержала моей любви, мама ей ближе. Мои друзья по базару нашли уже другую девочку. А единственного человека, который меня понимал, интересовался всем во мне и испытывал еще большую, чем я, потребность себя отдавать и заставлять себя любить, – моего папы – со мной не было.

И вот в начале лета 1943 года, а может, и весной я отправилась по улицам в поисках «объекта счастья»! На мне было новое платье – первое платье с тех пор, как началась война. Мама купила на базаре большую кофту из тонкой шерсти – бордовую с мелкими черными полосками. Из нее тетя Валя сшила мне платье к маминому дню рождения. День рождения мамы отметили моим новым платьем. А я сама сделала из папиного довоенного галстука – голубого с желтыми цветочками – три бантика! И пришила их на месте пуговиц. Сразу три бантика! 18 мая 1943 года моей маме исполнилось двадцать шесть лет.

Значит, это было весной. Я шла в новом платье, в старых ботинках по Рымарской, по Бурсацкому, по Клочковской и от счастья, как говорил папа, «света божжага не видела».

Тогда были первые бантики… Ничего с собой не могу поделать и сейчас – вижу платье, не нужное в данный момент, но вдруг замечаю на нем бантик… «Я куплю. Спасибо». И заплатив за покупку, не торгуясь, прижимая ее к сердцу, счастливая, бегу скорей домой.