Аплодисменты

Мы шли вниз по лестнице в сопровождении толпы. Все улыбались искренне и очень старались понять, рассмотреть: что же это за русские, что же это за загадочная русская душа? В конкурсных картинах других стран на экране – крах, апокалипсис, разрушение, а тут, в «Сибириаде», у русских все наоборот: вот тебе из тьмы-тьмущей эти люди поднимаются, строят, воюют, побеждают, преодолевают, перевыполняют, горят и не сгорают.

Подбегали фоторепортеры, прорываясь сквозь кордон людей в униформе. И вспышки, вспышки…

Шанс приблизилась к нам, но фотоаппарат дрожал в ее руках. Она вытирала слезы большим шейным платком фирмы «Ив Сен Лоран» – ее любимой фирмы, у которой она одевалась (это она нам утром сообщила).

– Ну, Шанс, что же вы не смеетесь? Что же вы такая грустная?

– Наташя, Людмиля, я так плакаля. Это так хороше… Я не зналя.

И Наташа Андрейченко, которая только что плакала – я ее за эти слезы еще больше полюбила, – как «залилась» вдруг: басом, громко, заразительно… На весь город Канны!..

Письмо от папы

От папы пришло письмо! Треугольное, солдатское. Папа его прислал на старый адрес. Но нас нашли. И вот какая радость!

– Люся! От папы! Скорее… Валя! От Марка!

Мама торопливо раскрыла треугольник: «Здравствуйте, дорогие дочурка Людмилка и жена Елена Ал.!» Никогда папы не хватало на то, чтобы полностью написать «Александровна» – он спешил вперед, «дальший». «Елена Ал.» – и все. «Пишить вам ваш любимый муж и отец Марк Гаврилович Гурченко. Во первых строках своего письма сообщаю вам, что я живой и здоровый, чего и вам желаю от чистага серца, с честью служу и защищаю Родину, имею две грамоты. Медали ще нема, но будить ув обязательном порядке… Леля! Детка моя дорогая! Обращаюсь до тебя! Ты мне усе ночи очень подозрительно снисся. Смотри, не сделай, будь ласка, якого ляпсуса! Корочий! Если я приеду з войны, и мне скажуть люди, что в тибя хто-то быв… Ну, Лялюша, ты меня знаешь… Пять братов свинцом налиты – смертью пахнуть! Пиши пропало…»

– Уйди… Уйди! Ты слышишь, что я сказала?

– Мам! А что там про меня?

Она ударила меня и с перекошенным лицом выскочила из комнаты. «Ну все! Приедет папа – я все ему расскажу. Мой папочка письмо прислал, а она…»

Папа писал письма всегда одинаково. Вначале сдержанно, «по протоколу», а потом спешил «дальший». И изливал на бумаге свой бурный нелогичный и темпераментный строй мыслей без точек и запятых – только одни восклицательные знаки и многоточия…