Аплодисменты

Мне не стыдно воспроизвести папину неграмотную речь. Да, папа для меня — это моя боль, моя радость, моя гордость.

Кажется меня первый раз приняли со всеми моими потрохами, эклектикой и «чечеточкой».

— Богинька, клюкувка, иди на место в кадр, — тепло обращается ко мне оператор Лебешев.

— Мотор! — шепотом говорит Михалков, и я иду в кадр, в счастливый финал роли…

«Давай дальший»

Мой дорогой и любимый папа остепенился поздно. В 1952 году, после сердечного приступа, врач сказал ему: «Если будете курить и выпивать — умрете». Наутро папа проснулся и навсегда забыл, что он когда-то занимался таким «сознательным убийством своего организьма — ето ж якая дурысть!» С того дня как отрезало! Папа начал тщательно следить за своим здоровьем.

«Самое главное у жизни — питание». Ел он только полезное: творог, молоко в неограниченном количестве, мясо кролика, очень любил арбуз. В гостях он просил молока, в ресторанах угощал других. За чужой счет есть и пить считал неприличным. От икры морщился, но ел, потому что это полезно. Рыбу жевал равнодушно, мясо отдавал маме.

Когда папа узнал, что от сахара развивается склероз, он тут же перешел на мед. Если кто-нибудь убеждал папу, что от того или иного продукта он помолодеет и в него вольются сверхсилы, в которые он очень верил, — он мог съесть что угодно.

В 1963 году я снималась в Риге в фильме «Укротители велосипедов». Папе было шестьдесят пять лет. Я привезла ему трех огромных жирных угрей. Я всегда привозила ему деликатесы и диковинки: или кокосовый орех, или ананас, или самый модный костюм, или ручку, в которой чернила то прикрывали дамочку, то обнажали. Я знала, что он будет всем показывать, демонстрировать, хвалиться. Пойдут шутки, выдумки, начнут рождаться новые папины истории… Он будет в своей стихии.

— Ето што за гадюк ты привезла, дочурка? И вот ето люди добровольно едять? А мамыньки. Не, я не… Хай Леля. Она зъесть. Она усе зъесть. — И ушел в комнату, явно разочарованный моим сюрпризом. А во дворе ждут, чем он сегодня похвастает, — дочь ведь приехала!

— Сейчас, подожди, — сказала мама, заметив мое огорчение, и пошла к папе в комнату.

— Да? Ето точно? А што же вы мне не гаварите? Штоб етых гадюк никто не ев!! — И тут же понес демонстрировать угрей во двор.

— Что ты ему сказала?

— Не важно. Сказала, что в этой «гадюке» есть самые нужные ему витамины…

У нас в доме — и в Москве, и в Харькове — лежали пачки трав и лекарств от всех болезней и на все случаи жизни.

— Лель! Мне сказали, як ревматизм лечить. Пойди купи литр керосину, я щас приду.

Из магазина папа принес пачек сто швейных иголок, развернул их и высыпал на стол. Мама, хоть и давно ничему не удивлялась, смотрела с тревогой.

— Чего ты? Да мне один авторитетный человек сказал… Ты лучий слушый: нада у етый керосин кинуть во етый металл, закопать у землю, хай иглы лежать у керосине полгода… А потом мажь себе сустав — и ревматизма як не бувало. Вот так, детка моя. Чисто народное лекарство.

— Марк! Уже больше полгода прошло… где же твой керосин? Хи-хи-хи…

— Ах ты ж, мамыньки, совсем забыв.

Пошел во двор, выкопал бутыль. Керосин стал рыжего цвета. Иголки растворились, но не до конца — от них кверху поднималась дрожащая паутина, словно от затонувшего корабля, который пролежал на дне океана сто лет.

— Лель! Давай ты первая. В тебя ноги болять, а?

— Нет, Марк, котик, тебе советовали, ты и лечись…

Папа без охоты помазал себе колени, локти и пошел на работу… «Товарищи, очень пахнет керосином, как бы не было пожара, здесь же дети». Бедный папа прибежал домой, сбросил с себя одежду, всю в рыжих пятнах. «Хай оно сгорить! Який позор!» И отнес рыжую бутыль Соне.

А как папа следил за своей внешностью! Каждый месяц мама восстановителем убирала его седину, и как бы то ни было, но выглядел он лучше мамы. Всегда хорошо одет, подтянут, строен, легок. Ему шли модные вещи, и он с удовольствием их носил. Пользовался успехом у женщин. Мама уже считалась у него пожилой. Ему семьдесят, а маме пятьдесят! Человек, который давал ему пятьдесят пять, папе уже не нравился: «У него глаз злой… не-е, он недобрый к людям». — «А сколько же ты хочешь, Марк-котик?» — «А пятьдесят четыре!»

У папы по-прежнему были дружки. Но после того, как сам перестал курить и выпивать, стал получать удовольствие от того, что поил других, а сам, чокнувшись «за честь, за дружбу», пил «Березовскую» — харьковскую минеральную воду. Потом совал другу в карман деньги на такси и, удовлетворенный, все убирал со стола сам, чтобы не сердить маму.

Но увлечения его стали еще сильнее и азартнее, чем раньше. Он постоянно «шел вперед», ему было интересно «завтра», а не «вчера».

— Леля, ето вже прошло, иди уперед, назад не оглядайсь. Допустила ляпсус, сделай вывод — и иди дальший… От так, детка моя. Давай дальший, займись новым делом.

Они с мамой проводили массовку за городом. У хозяйки папа увидел два роскошных фикуса.

— Лель! Давай купим фикус у дом! Якая прелесть!

Фикусы тогда стояли в залах и считались богатым украшением интерьера.