Апогей

— Я принесу. — Слова опережают мысли. Мозг еще не проанализировал сказанное, а я уже иду в смежную комнату, оказываясь в рабочем кабинете Захарии. — Где у вас фужеры?

Он что-то говорит, но я не слушаю, лихорадочно осматривая кабинет в поисках оружия. Открываю дверцы шкафов, подхожу к рабочему столу, начинаю быстро выдвигать ящики. В последнем, под кипой бумаг лежит небольшой пистолет. Еще никогда в жизни я не держала в руках эту дьявольскую штуку. Знание его устройства и принцип действия не облегчают задачу. Боже, прости меня, но я правда решила сделать это. Даже больше, с каждой секундой я понимаю, что хочу сделать это. Хочу увидеть страх в глазах этого человека, услышать его мольбы… Хочу выдавить из него по капле все то, что испытали перед смертью мои близкие.

Меня это неприятно удивляет: за какие-то несколько минут я стала кровожаднее всех законников вместе взятых.

— Ну так что там? Нашла? — В комнату въезжает на своей каталке Захария, и я едва успеваю затолкать пистолет за пояс брюк, прикрывая его рубашкой.

— Прости, я просто… увидела фотографию. — Говорю я, натыкаясь взглядом на черно-белое фото в рамке. Там запечатлен он, такой же бородатый и морщинистый, в компании множества людей. Ни одно лицо не кажется мне знакомым. — Она выглядит такой старой…

Я спотыкаюсь, поднимая глаза на старика. Спросить, какого она года? И жив ли кто-нибудь из этих людей, помимо него?

— Да. Давно это было. — Усмехается в свою бороду наставник, подъезжая к серванту. — Вот она, родимая. А бокалы вон там… вверху, я бы и не достал… отлично.

Держа фужеры, я выхожу вслед за Захарией, думая над тем, какого черта тут происходит. Он же не мой дедушка, так? Вероятно, нас разделяют даже не два и не три поколения. Но как…

Шок от осознания еще одной правды, так тщательно от меня скрываемой, сбивает с толку. На мгновение я даже забываю о пистолете и намерениях, которые припрятала с такой же «тщательностью», с какой и оружие. Боже, мне кажется, что он уже обо всем догадался.

Мои руки дрожат, когда я ставлю фужеры на журнальный столик. Пытаюсь оправдать такое поведение волнением перед «серьезным» разговором. Думаю, мне это удается, потому что старик понимающе улыбается и открывает бутылку.

— Ну давай! — Мы чокаемся, я по привычке бормочу «чин-чин». — Отличное вино!

Я с ним не согласна: подавляя рвотный рефлекс, глотаю этот уксус. Похоже, бутыль стояла там не один десяток лет.

— Что ж… — Он причмокивает, словно напиток действительно пришелся ему по вкусу. — Ты же знаешь, для чего я тебя позвал. Не только потому, что очень беспокоюсь о тебе… твоя трагедия поразила меня в самое сердце, и я даже не представляю, каково пришлось тебе, родная… но ты хорошо держишься. Как и сказал Кнут, ты сильная, как и все крови Ойге. И я сегодня наконец-то увидел то, что так хотел увидеть. — Он подливает в бокалы вина. — Заглянув в твои глаза сегодня, я понял, что ты готова, Мейа. И я бы настаивал на твоем незамедлительном практическом обучении, если бы не эта новость, донесенная до меня твоим беспокойным братом. Удивительно, по правде говоря, я не ожидал… я имею ввиду, не ожидал, что твоим выбором окажется именно Иуда. Пойми, после того, в каком состоянии я его нашел, мне казалось, этот мальчик никогда не придет в норму. Он был диким, никого к себе не подпускал… не подпускает и поныне, и то, что ты смогла до него достучаться… — Он многозначительно приподнял бокал, одним глотком его осушая. — В вашу честь, Мейа Ойге.

Я — Арье, ублюдок. И совсем скоро это докажу.

— Я одобряю. Да. — Кивнул старик сам себе. — Самое главное для меня, Мейа, как ты уже могла понять, не уничтожение вампиров, а возрождение людской расы. И эта задача лежит на нас, на чистокровных. Я боялся, что по молодости ты можешь не понять всю тяжесть и ответственность уготовленной тебе судьбы. Но вижу, ты отлично соображаешь, раз уж мы с тобой говорим о твоем браке. Да, я его одобряю. Между местью и заключением нового союза между чистокровными, я всегда выберу второе. И я очень рад, что ты сама сделала этот выбор, так как принуждать тебя к чему-либо… тем более к браку с немилым тебе человеком, противоестественно и неприемлемо для меня. И я рад, что вы с Иудой нашли общий язык. Я переживал о нем все это время, как о собственном сыне, он дорог мне… но за все это время я не смог ему помочь, как бы ни старался. Да, исцелять — это работа женщины, но никак не такого старого инвалида, как я. — Захария рассмеялся собственной шутке, а я покривила губы, словно только что лизнула лимон. — Теперь он в надежных руках, так что я совершенно не волнуюсь за него. И, конечно, я хочу, чтобы ты обращалась ко мне по любому поводу… знаешь, если возникнут какие-нибудь вопросы… Понимаю, ты считаешь меня еще чужим человеком, но мы — одна кровь, и я буду рад помочь тебе советом.

— Конечно. — Прохрипела я, беря в руки бокал. Пусть считает, что выражение отвращения на моем лице вызывает вино, а не его лицемерная речь.

— Удивительно, Мейа, как ты похожа на свою мать…