Апокалипсис

Она уже давно скрылась в кабине, а Тревин все сидел на табуретке, уткнув подбородок в ладони, и смотрел, как кружит под фонарями мошкара. Тигрозель присела на задние лапы, настороженно уставившись в сторону реки. Тревину вспомнилась попавшаяся однажды на глаза жутковатая карикатура. Пара старых уродов сидит на телеге, полной трупов. Тот, что держит поводья, говорит другому: «Знаешь, ведь как только чума кончится, мы останемся без работы».

Тигрозель привстала, вытянувшись всем телом к реке. Нервно обошла клетку по кругу, но смотрела все время в темноту. Тревин напрягся. Что она там видит? Долгую минуту картина не менялась: насекомые вьются вокруг тихо гудящих светильников над клетками, металл блестит в темноте, тигрозель ходит по клетке, под рукой у Тревина полированное дерево кассового прилавка, а за всем этим ядовито бормочет Миссисипи.

За клетками со стороны реки от ночной темноты отделился клок мрака. Тревин моргнул, зачарованный до неподвижности. Волосы у него на затылке зашевелились. Короткорукое существо ростом выше человеческого оглядело зверинец, потом по-медвежьи упало на четыре лапы. Только шкура у него влажно блестела, как у саламандры. Треугольная морда опустилась к земле, шевельнулась над сырой грязью, словно ловя след. Добравшись до первой клетки с маленькой змеелаской, речной зверь поднялся на дыбы, ухватив клетку перепончатыми передними лапами. В мгновение ока клетка превратилась в нечто неузнаваемое, а змееласки как не бывало.

— Эй! — завопил Тревин, стряхнув оцепенение.

Тварь взглянула на него. Выхватив из-под прилавка бейсбольную биту, Тревин шагнул вперед. Тварь отвернулась, занявшись следующей клеткой. Кровь бросилась Тревину в лицо.

— Ну нет, черт тебя побери!

Он уже бежал, вскинув биту над головой.

— Прочь! Убирайся! — Бита шмякнула тварь по мясистому плечу.

Тварь взвизгнула.

Тревин отшатнулся, и выронил биту, чтобы заткнуть уши. Новый вопль, громкий, как свисток локомотива. На дюжину ударов сердца зверь застыл над ним, подняв лапы, потом, как будто забыв о его присутствии, перешел к следующей клетке, одним рывком выломав решетку.

У Тревина еще звенело в ушах, но он подхватил упавшую биту и снова замахнулся. Зверь оскалил зубы — десятки блестящих иголок на треугольных челюстях. Тревин ткнул зверя в бок. Тог согнулся, выказав поразительную гибкость, распялил пасть и оглушительно рявкнул. Тревин, опять замахнулся… промах. Чудовище зацепило его за ногу, порвав штаны на бедре. Тревин чудом устоял.

Зверь неуклюже отступал, пятился вниз по склону к изгороди перед дамбой. Тревин опять взмахнул битой. Мимо! Тварь завыла и попыталась обойти его сбоку. Тревин метнулся в сторону, остерегаясь поскользнуться на глине. Стоит упасть, и… Тварь ринулась на него, разинув пасть, но тут же отскочила от поднятой биты, как пес, который угрожает, но побаивается кусить. Тревин, рывками втягивая воздух, тыкал в него концом биты. За спиной послышалась полицейская сирена, взревел мотор, но он не решился оглянуться. Он теснил тварь, держа биту наготове.

Зверь долго уворачивался, прежде чем его удалось прижать к изгороди. Тут кошмарное создание остановилось и, выгнув спину, стало подниматься. И тогда Тревин, перехватив биту двумя руками, рубанул его по голове. Через рукоять биты он почувствовал, как хрустнул череп, и тварь содрогающимся студнем плюхнулась в грязь.

Тревин еще секунду постоял, чувствуя, как колотится сердце, и сел рядом.

Над ним, под огнями зверинца, перекликались люди. Игроки? Или горожане? Мигалка полицейской машины переключалась с синего на красный, три-четыре легковушки остановились у фургонов с включенными фарами. Очевидно, им было его не разглядеть, но у Тревина уже не осталось сил кричать. Наплевав на грязь, он откинулся на землю. Мертвый зверь пах кровью и речной тиной. Тревин тронул его ногой. Он уже готов был пожалеть, что убил тварь. Если бы удалось ее поймать, какое было бы украшение коллекции! Понемногу тяжелые удары в груди стихали. Грязь была мягкой и теплой. Тучи над головой немного разошлись, выпустив полную луну.

В зверинце переговаривались. Тревин вытянул шею, посмотрел. Люди шарили вокруг лучами фонариков. Спускались к нему. Тревин вздохнул. Все равно зоопарк он не спас. Настанет завтра, и один фургон придется оставить. Еще пара месяцев, и он потеряет все: второй фургон, животных. Особенно жалко ему будет тигрозель. Не въезжать ему больше в город под музыку, с развевающимися флагами, и никто больше не станет выстраиваться в очередь к его зверинцу. Не понадобится больше мундир с роскошными золотыми эполетами. «Ньюсуик» никогда больше не возьмет у него интервью. Все пропало. Лучше бы ему утонуть в грязи, пропасть, чем смотреть, как рушится жизнь.

Он сел, чтобы они не приняли его за мертвого; помахал рукой, когда первый луч фонаря отыскал его. С куртки капала грязная жижа. Первым подоспел полицейский.

— Боже всемогущий, какой здоровенный! — Коп направил луч на речного зверя.

— Говорил я, что от изгороди проку не будет, — сказал второй.