Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

Считалось, что рояль изобрел в начале восемнадцатого века Бартоломео Кристофори, и изначально он назывался Gravicembalo col piano e forte, милосердно сокращенное до «фортепиано». Состоящий из пятисот пятидесяти фунтов железа, дерева, струн и фетра восьмидесятивосьмиклавишный инструмент способен воспроизводить нежнейшие из мелодий, однако в натянутых струнах таится разрушительная мощь семейного автомобиля, несущегося со скоростью двадцать миль в час.

Если беллетриция являлась полицейской службой внутри книг, а Совет жанров состоял из политиков, то Главное текстораспределительное управление представляло собой бюрократию, служащую мостом между этими двумя силами. Вплоть до скандала с Супер-Словом™ ГТУ оставалось безукоризненно честным, но после него Совет жанров — по моему совету — принял ряд жестких, однако единственно возможных мер с целью сделать Главное текстораспределительное управление слишком неэффективным и лишенным воображения, чтобы представлять угрозу. Была назначена комиссия для управления им.

Пока мы шли по одному из главных литшифровальных этажей, я слышала, как Четверг-5 ахает. Пропорции помещения больше соответствовали заводу, производящему Очень Большие Штуки, а каменные стены, сводчатый потолок и мигающие газовые лампы выдавали заимствование обстановки из некоего неопубликованного готического романа. В гулком пространстве залов стояли рядами сотни литшифровальных машин, каждая размером с автобус, из блестящей бронзы, красного дерева и литого чугуна. Представляющие собой запутанное переплетение труб, вентилей и датчиков, они казались чем-то средним между кофейным автоматом, корабельным двигателем и органом. Они были такие большие, что вокруг верхней секции для облегчения обслуживания тянулись мостки, куда можно было попасть по кованой винтовой лесенке в дальнем конце.

— Это Вымыслопередающие литшифровальные машины. Важнейшая деталь нашей технологии. Помнишь трубу, выходящую из смыслонакопителя в «Пиноккио»?

Четверг-5 кивнула.

— Трубопровод тянется через трансжанровое Ничто и заканчивается здесь, откуда его содержимое затем передается в читательское воображение.

Я не имела даже самого расплывчатого представления о том, как оно работает, и подозревала, что объяснения, вероятно, не существует вовсе — равно как и какой-либо потребности в оном. У нас это называется «отвлеченный сюжетный императив» и работает исключительно потому, что от него этого ждут. Таково Книгомирье, полное совершенно невероятных фабульных устройств, предназначенных для смазки повествовательных шестеренок.

Я умолкла, чтобы они обе могли понаблюдать за процессом. Четверг-5 не скрывала восхищения, а Четверг-1–4 подавила притворный зевок. При этом она все-таки озиралась. Трудно было остаться безучастной: ряды машин уходили в подернутую дымкой даль насколько хватал глаз. Техники муравьями сновали вокруг гудящих механизмов, проверяя датчики, смазывая, спуская пар и заполняя отчеты на планшетах. Другие двигались между машинами, толкая тележки, наполненные подлежащими регистрации документами. Воздух был насыщен запахами горячего масла и пара. Над головами у нас цепочки лязгающих валов и хлопающих кожаных ремней передавали машинам энергию, и общий стук и гудение в громадном помещении сливались в гул, подобный шуму водопада.

— Пятьсот машин на каждом этаже, — крикнула я, перекрывая грохот, — причем каждая способна справиться с пятьюдесятью тысячами прочтений одновременно. Люди в синих комбинезонах — литшифровальщики, их еще ласково называют словомартышками. Они обеспечивают бесперебойную работу машин, прочищают диалоговые инжекторы и следят, чтобы на компрессорах не накапливалась ирония. Тот человек в белом лабораторном халате — текстовый коллектор. «Читательское эхо» возвращается рикошетом к машине для передачи следующего слова, и мы пользуемся этим для проверки соответствия повествования исходным пожеланиям автора. Любое отклонение называется «текстовой аномалией» и задерживается в сбросовом затворе эхоуловителей, вон тех больших медных штук наверху.

— Вся эта техника совершенно восхитительна, — сухо заметила Четверг-1–4,— но мне не терпится понять, какое отношение она имеет к фортепиано.

— Никакого, о саркастичная. Это называется об-ра-зо-ва-ние.

— Бессмысленная демонстрация, если хотите знать мое мнение.

— Она не спрашивает твоего мнения, — возразила Четверг-5.

— Именно, — вставила я, — и некоторым людям нравится техника. За мной!