Апокалипсис от Кобы. Иосиф Сталин. Начало

– Бухарчик, Раскольников, его баба, моя баба, да и ты, желающий рассказать мне, как плохо живет народ, – все вы одним миром мазаны… Не понимаете Кобу и нынешнюю жизнь. Один умный человек объяснял таким мудакам, как вы: «Если бы народу хорошо жилось, то править им было бы очень трудно». Сейчас, после Революции, когда народ сошел с ума от воли – бузит, как школьники в отсутствие учителя, единственный способ заставить его вспомнить о порядке – это трудная жизнь.

Я шел домой, и меня преследовали яростные, бешеные глаза обоих. Какой тяжелый, давящий воздух был в этом доме! Как же чувствовалось… нарастание бури!

Я не знал, что мне предстояло своими глазами увидеть развязку, которая и поныне остается тайной.

Уроки Гитлера

В самом начале 1932 года я в очередной раз вернулся из Германии и ужинал в кремлевской квартире Кобы… Сейчас я уже с трудом вспоминаю эту квартиру в Потешном дворце. Дворец построили в XVII веке. Здесь для первых царей Романовых устраивались «потехи» – первые на Руси театральные представления, отсюда и название… Над восточным фасадом дома возвышались когда-то купола разобранной еще в прошлом столетии домовой церкви, тоже XVII века. И плоская крыша квартиры Кобы была, наверное, когда-то папертью этой церкви… Впрочем, при Петре в здании поселился куда более подходящий для нас с ним предок – Полицейский приказ.

Квартира Кобы была мрачной, средневековой, нерадостной, со множеством темных коридорчиков. Тени Кобу никогда не беспокоили, но всю старинную мебель он привычно велел выкинуть, заменив современной и быстро обветшавшей.

Правда, Надя мебель из своей комнаты не отдала. У нее по-прежнему стояли старинные кресла, старинное бюро и старинное огромное зеркало на ножках.

Коба владел небольшим кабинетом (в котором ночевал на продавленном диване) и маленькой комнатушкой рядом со столовой, с телефоном правительственной связи.

Еще один телефон – «для бабских разговоров» – находился в одном из темных коридорчиков.

Самой большой комнатой была столовая, где собирались по нашему грузинскому обычаю много гостей… Где-то в дальних коридорчиках помещались детские комнаты, комнаты сухопарой немки-экономки и старой няни.

В тридцатых в квартире жили четверо детей. Трое родных. Двоих родила Надя – Васю и Светлану. Третий – замкнутый, красивый грузинский парень Яков, рожденый умершей красавицей Като. Его Коба увидел только через тринадцать лет и почему-то невзлюбил, постоянно издевался над ним… Четвертый мальчик – Васин ровесник Артем, усыновленный сын погибшего друга Кобы. (Тогда это было принято в партии. У Ворошилова и Молотова также жили дети погибших коммунистов.) Отцу этого Артема повезло. Он вовремя погиб в железнодорожной катастрофе, не дожил до 1937 года. Иначе отправился бы тем самым расстрельным маршрутом, по которому пошли почти все друзья-сподвижники Кобы двадцатых годов.

В тот вечер в столовой Коба расспрашивал меня о Гитлере.

Надя с темным лицом вызывающе молчала.

Я рассказывал, стараясь говорить оживленно, будто не замечая происходившего:

– Со всех точек зрения такой политик, как Гитлер, был прежде невозможен в Германии. У немцев – великое уважение к «академически образованным». Для немца немыслимо, чтобы человек, не закончивший среднюю школу, обитатель ночлежек, претендовал занять положение, которое занимал Бисмарк… В стране, помешанной на военных чинах, вчерашний ефрейтор мог пытаться возглавить государство только в безумном сне. Но Гитлер пытается! И всерьез! Инфляция, безработица, постоянные политические скандалы, продажность в верхах и, главное, беспорядок в государстве делают невозможное возможным: во всех слоях населения родилось невероятное стремление к порядку. Порядок для немца всегда значил больше, чем свобода. Еще Гете писал, что отсутствие порядка для немцев хуже, чем несправедливость. Гитлер такой порядок обещает.

– Все это чепуха, – сказал Коба. – На самом деле в Германии продолжается Революция, которую предсказывал Ильич. Мы заразили ею мир. Повсюду простые люди жаждут повернуть колесо. Всякая Революция – это поворот колеса. «Кто был ничем, тот станет всем». Коммунисты не сумели ее возглавить в Германии, этот мерзавец, видимо, сумеет. Боюсь, вы его проморгали. Вы кормили нас сведениями об успехах компартии и верили их идиотским теориям… – (Коммунисты считали, что вслед за победой нацизма в стране обязательно последуют крушение капитализма и социалистическая Революция). – Вы, – продолжал Коба, – сообщали, с какой насмешкой относятся к Гитлеру интеллектуалы, как будто эти червяки что-то решают! – Он аккуратно повторял все, что я писал ему в своих отчетах из Берлина, начиная с 1925 года, и чему ни он, ни мое начальство на Лубянке не верили. – Только теперь, когда нацисты захватили парламент, спохватились!.. Что делать, глупость хуже преступления, – закончил Коба и начал расспрашивать меня «об арийской теории» «товарища Гитлера».

Я, как мог, изложил: