Апокалипсис от Кобы. Иосиф Сталин. Начало

Я и сейчас вижу, как он первым сходит с поезда – в валенках, в черном пальто и круглой фетровой шляпе с жалким узелком в руках. Темное лицо его стало еще старше. Первый раз за тридцать восемь лет Коба был награжден столь шумными аплодисментами. Он испуганно, как-то затравленно озирался.

Вслед за ним под ликование зевак из поезда появились остальные туруханские ссыльные и главная знаменитость – Каменев. Помню, как Каменев, импозантный, с бородкой, о чем-то говорит с Кобой…

Тут Коба спохватывается и начинает рыться в узелке. Потом торжественно передает Каменеву… носки!

– Не надо, – улыбается Каменев. – В Петрограде не холодно. – И великодушно возвращает носки Кобе.

(В это время повсюду перестали топить – и в поездах тоже. В вагоне было пронизывающе холодно. Бедный мой друг, так и не привыкший в ссылке к холоду, мучился, мерз. Тогда Каменев отдал ему свои единственные теплые носки.)

– Спас ты меня, друг, спасибо. – Коба целует Каменева влажными губами…

Кто бы мог представить, что вот этот полузамерзший, несчастный Коба расстреляет почти всех встречавших его на перроне. И самого Каменева, с которым целовался, и его двух сыновей и жену. Она была тут же, на вокзале, эта барственная дама. Сестра Троцкого…

Сколько раз потом мне придется вспоминать историю Революций и столько же раз – вопль на гильотине несчастного французского революционера: «Революция – бог Сатурн, пожирающий своих детей. Берегитесь! Боги жаждут!» Но про это «Берегитесь!» мы забыли. Мы почему-то были уверены: история, как смерть, нас не касается. Она про других. Впоследствии мы будем говорить об этом с Бухариным в камере. Два старых революционера, отправленных третьим – Кобой в революционную тюрьму.

…Уже давно нет Бухарина, давно нет Кобы. А я все живу, не переставая страдать и надеяться…

А тогда жена Каменева строго взглянула на мужа, прервав благодарности Кобы:

– Нам пора.

Но тот сказал:

– У нас с Кобой есть одно важное дельце… А ты, киска, – смешно: он называл киской эту львицу, злую, яростную, волевую деспотку, – бери извозчика и жди меня дома. – И весьма повелительно обратился к Молотову: – Давайте-ка, батенька, садитесь с нами. И указывайте путь. Мы с товарищем Кобой едем к вам в редакцию…

На крыльях автомобилей, выделенных для встречи туруханцев, лежали солдаты с винтовками, исполняя роль новой почетной охраны.

Я, Коба и Молотов теснились на заднем сиденье, сам же Каменев сел рядом с шофером.

– Откуда автомобиль? – любознательно спросил он у шофера.

– Из царского гаража забрали. На ем Николашка ездил. Его хранцуз-шофер обслуживал, нынче он в бегах. Таперича я.

– А где царь? – поинтересовался Коба.

– В Царском под охраной. И вся семейка с ним.

– Надо же… – прыснул в усы Коба. – Трудно привыкнуть после Курейки – ездить царем…

Несмотря на морозец, на улице было множество людей. Из многих кафе прямо на тротуар были вынесены столики, за ними сидели солдаты с красными повязками, пили чай с калачами, хрустели сахаром вприкуску. «Спасителей Революции» было положено бесплатно поить чаем. Несмотря на утро, по улицам уже брели толпы вооруженных и безоружных людей. И эти толпы все время пели. Революция очень музыкальна. Революционные песни сменялись криками «ура!», крики – революционными песнями. У этих горланящих, еще вчера слоняющихся без дела толп теперь появилась внятная, счастливая цель – искать «народных палачей – полицейских и жандармов» и «окопавшихся контрреволюционеров». По всей столице шли теперь устроенные нашим Советом обыски и аресты представителей прежней власти.

Помню, я возглавлял один из таких обысков. Это была квартира князя Г., директора одного из хозяйственных департаментов. Старик-князь величественно восседал в кабинете за столом и, не обращая на нас внимания, читал книгу в роскошном переплете. Я оставался с ним, пока мои солдатики, как-то робея, пошли обыскивать комнаты. Потом вернулись. И тогда князь, не глядя на них, спросил:

– Закончили, господа?

– Закончили, точно так, – сказал солдатик.

– Тогда часы мои, те, что лежали на камине в гостиной, не изволите ли положить на место?

Я понял: мерзавец нарочно их оставил на камине, точно зная, что его золотые часы солдатики непременно сопрут.

– Отчего же не положить… положим, – смущенно ответил один из солдат и вынул их из кармана, потом, вздохнув, прибавил: —Хоть за труды дайте на чай, барин?

Князь насмешливо посмотрел на меня:

– Если ваш начальник не возражает…

Я готов был провалиться сквозь землю, но… промолчал. Уж очень хотели денег солдатики. И он положил деньги на стол…

Да, уважение к барам еще не прошло у одних. Зато в других уже полыхала революционная ярость.

По дороге Каменев попросил остановить автомобиль у сгоревшего охранного отделения, хотел насладиться… Коба с усмешкой, молча смотрел на обугленные, все еще дымящиеся развалины. В это время из дома напротив выскочил некто очень высокий, дородный, в дорогой шубе, понесся по тротуару вдоль шагавшей по проезжей части толпы.

– Лови! Уйдет, паскуда! – кричал выбежавший за ним маленький матросик.