Апокалипсис откладывается

Только птицы согревали измученную душу Вениамина: вольные и свободные, носились они над равниной и горами, что-то возвещая по-своему. Может быть, конец времён, ибо казалось тогда Венику, что видел он и пережил уже всё и более ничто удивить его не в силах.

Послушники приписывали его чудачества святости. Постепенно поползли слухи, будто бы только увидевший отшельника уже причащается небесной благодати. Потому паломники просиживали иногда дни и ночи у скалы, где скрывался Вениамин. Но особенности веры не позволяли паломникам нарушить уединение отшельника, сам же он не сподобился лицезреть ни одного из них. Он просто не мог. Его вера в людей истощилась.

Это случилось в ночь страшной сухой грозы, когда молнии рвали нависшие тучи, но так и не выжали из них ни единой капли. Едва дремлющий на рваной подстилке, брошенной прямо на каменный пол, Веник вдруг услышал топот тысячи ног. Он в ужасе вскочил, но топот тут же утонул в грозовом безумии. Тогда, приложив ухо к камню, Веник понял, что страшным топотом отдались в его сердце торопливые шаги одного единственного путника.

Женщина. Грязная и растрёпанная, измождённая лицом, но с маленьким свёртком, в котором что-то пищало и ворочалось, она решилась нарушить уединение отшельника. «Всего лишь женщина с ребёнком, — раздражённо подумал Веник. — Видно, ребёнок болен, дабы я излечил его. Видно, ужасной была болезнь, если наставник, охраняющий вход к храму, разрешил ей идти ночью в мою келью?»

Веник жестом успокоил женщину, готовую попятиться, и попросил показать мальца. Что ж, такова жизнь в монастыре. Будь ты хоть трижды святой, живешь ты здесь затем, чтобы стать опорой надрывающегося в миру соседа.

Женщина развернула свёрток. Внешне ребёнок был крепок и упитан, только странной пустоты взгляд насторожил Веника. Он зажёг лучинку и проследил за зрачками — нет, со зрением всё в порядке… Что же за недуг заставляет мальца так тупо и безрадостно смотреть на мир?

— Да улыбается ли он у тебя? — спросил Вениамин у женщины, всхлипывающей и вытирающей лицо грязным рукавом.

— Когда ест, больше ничего…

* * *

— Да ладно, Гос, стоит ли вам сейчас вспоминать об этом? — фамильярно вломился в воспоминания Веника чёрт. И ведь «вломился» — это еще слабо сказано. Прямо-таки прошёл по самой чистоте душевной, не снимая грязной обуви. — Ведь и без того понятно, что сейчас будет, — загнусил этот нарушитель приличий, прячась от гневного взгляда Вениамина. — Ведь ясно же, что ребёнок болен неизлечимой болезнью. И вы должны будете явить чудо излечения, которое, кроме вас, и явить-то толком никто не может. Вы испугаетесь содеянного, память пробудится. Объятый ужасом, вы и понавыдумываете всяких страхов, чтобы в очередной раз заблокировать собственную память. А мы — лови вас потом опять по всем вами созданным мирам. А насоздавали-то вы их — о-го-го сколько!

— Постой! — перебил вдруг чёрта Веник, который, вышибленный из памяти, сидел будто оплёванный, только глаза его горели страшным огнём. — Постой, как это ты назвал меня?

— По имени, как же ещё, — растерялся чёрт. И, испугавшись вдруг, зачастил: — Я по-простому… Если же вы желаете, то, конечно… Полным титулом… Вечный Творец и…

— Да нет, — поморщившись, оборвал Веник. — Почему Гос?

Это, что, имя мне?

— Ну, так мы же на славянской земле. А здесь вас в соответствии с древней традицией звали Гос П.

— Пэ? Это, что, фамилия? — слабо удивился Веник.

— Ну да. Оттого и пошло… Э-э… Господин, то есть Госп один. Вы один… Един то есть, — совершенно запутался чёрт.

Веник вдруг неожиданно ярко и сильно ощутил — чёрт врёт.

Крутится, как уж на сковородке. Непонятно зачем? Ведь, собственно, пусть он, Веник, и Бог, но какая в нём теперь польза? Ведь обходились же столько лет? Насоздавали канцелярий и сказок…

Чёрт понял его сомнения.

— Всё дело, Господи, в том, что… — он поднабрал побольше воздуху. — Что последние 50 лет мироздание, созданное вами, совершенно утратило равновесие. В любой момент лишняя истина упадёт на весы и…

«Опять вертится, значит, снова привирает», — подумал Веник.

Чёрт заметался, угадав, видно, его мысли.

— Поймите, Гос, если до сих пор вы искали допущенную вами ошибку только для себя, для самоудовлетворения, так сказать, то теперь… Или мы найдём и устраним её, или она устранит нас всех! И лучше сделать это сегодня. Потому что до завтра этот мир, возможно, уже и не дотянет! А если рухнет мир — все мы вновь станем Единым Неразрешённым.

А там… Там уже неизвестно, как и когда, из тоски и томления по самопознанию Великое Неразрешённое разрешится от бремени другим Творцом. Но даже след наш к тому моменту сгинет.

— Ну, если бы след сгинул, мы бы не знали, как там что бывает, — утешил чёрта Вениамин. — Даже предположить не смогли бы, что будет с нами после конца мира. А если предполагаем, то хоть что-то от нас да останется… — Веник задумался. — Да, и ещё одно, — встрепенулся он. — Врёшь-то всё время зачем?

— Понимаете, Вседержец…

— Гос.