Апокалипсис: Пролог

– Вы мне напоминаете ранних христиан! Вот это неприятие людского страдания, желание весь мир облагодетельствовать, всех спасти, всем помочь… И ещё: как Христос сказал, чтобы оставили мужа, жену, родителей, детей – и следовали за ним, так и вы – оставили мужа, детей маленьких и – беззаветно в служение людям, в борьбу за справедливость! Как первых христиан гнали и убивали за идею, а они сохраняли мужество и непреклонность, так и вы… Вас не запугать и не сломать!

– Всё так. Только вместо Христа у меня – Володя Ульянов, Ленин. За ним – на смерть готова! Вместо христианства – марксизм! Потому что христианство не смогло сделать людей свободными, не смогло создать на земле царство справедливости. А идея коммунизма позволит сделать это!

– Думаете?

– Уверена!

– Однако Христос говорил о Царстве Божием на небе…

– А я хочу Царства Божия здесь, на земле!

– Хотите рай на земле, но без Бога?

– Да, именно рай, и именно без Бога! И вообще, какой Бог? Помилуйте, Михаил Иннокентьевич! Кто же в наше время в Бога-то верует? А уж мы, марксисты, коммунисты, и подавно… Мы вообще считаем религию атавизмом. Читали работу Энгельса «Происхождение частной собственности и государства»?

– Читал. Но марксистом не стал. Хотя и в Бога не верю тоже.

– А, может, станете ещё марксистом? А, Михаил Иннокентьевич?

В глазах Инессы забегали бесенята.

– Я много марксистской литературы читаю, – ушёл от ответа Михаил. – Не всё интересно, далеко не всё… Вот ваша книжка о женском вопросе мне показалась интересной, любопытной и смелой.

– О! Женская тема – это извечно больной вопрос для меня! Уж если мужики – народ бесправный, то женщины – и подавно! С юности старалась женщинам помогать – и материально, и образовывать их. Проституток поддерживала…

– Это замужняя-то дама!

– Вот, и вы придерживаетесь того же стереотипа, что есть женщины достойные, и есть недостойные. А ведь всякая женщина достойна! Только социальная среда виновна в том, что женщина ступает на грязный путь проституции и преступлений. Если создать благоприятные условия для жизни, все женщины будут достойные, не будет ни преступлений, ни проституции!

– Вы – романтик от революции, Инесса! Однако, как же это вы достойных женщин сманиваете от семейного очага к, так называемому, свободному образу жизни?

– Да потому что насмотрелась на несчастных, которые прозябают с нелюбимым мужем, зачастую пьяницей и тираном, и при этом терпят все унижения и издевательства с рабской покорностью, потому что, якобы, брак – это святое. Да нет же, не святое! Это – свободный выбор женщины, с кем ей жить! Не надо терпеть, не надо унижаться! Надо сохранять в себе человеческое достоинство!.. Однако мы уже пришли. Спасибо, Михаил Иннокентьевич, что проводили.

– Я восхищаюсь вами! – галантно произнёс Михаил и наклонился, чтобы поцеловать её руку. Однако она опередила его крепким рукопожатием.

– Нет-нет, никаких поцелуев и прочих сентиментальностей. Хочу, чтобы вы прежде всего видели во мне товарища, а не женщину.

– Это невозможно! – тонко улыбнулся Михаил. – Глядя на вас, невозможно не видеть в вас женщину!

Инесса ответила ему рассеянной улыбкой и скрылась в холле своего отеля. Михаил отправился к себе.

На тот момент времени ему только что исполнилось сорок шесть. Он был сыном дочери золотопромышленника Сарры Янсен и обедневшего дворянина, князя Иннокентия Ковалевского, убеждённого либерала и якобинца в душе. С Владимиром Ульяновым они были знакомы с детства. Вместе учились в университете, постигая азы юриспруденции. В юности, увлечённый свободолюбивыми идеями отца, он, как и Владимир Ульянов, вошёл в кружок революционно настроенной молодёжи, однако быстро понял, что не может ради идеалов революции поступиться карьерой, деньгами, терпеть опасности и лишения. Словом, не готов жертвовать. Но зато готов пользоваться плодами революции. Другими словами, не он для революции, а революция для него. Поэтому он отошёл от бывших единомышленников и с головой ушёл в учёбу. К тому времени Володи Ульянова уже не было в его окружении. Михаила больше привлекали тайные заговоры, закулисные игры и скрытое влияние. Ему больше импонировало чувствовать себя серым кардиналом, нежели пламенным революционером…

… На другой день он выехал в предреволюционный Петроград с целью принять участие в конференции, позже названной Петроградской. Совпадение то или нет, однако сразу по завершении этой конференции и произошёл тот самый переворот, о котором столько говорили и возможность которого обсуждали во всех кругах общества – и около булочных, и в дворцовых гостиных.

3 «Илья должен прийти прежде…»

Илья не помнил, сколько ему лет. Иногда ему казалось, что он молод, а иногда – что очень стар. В затвор он заточил себя, когда был ещё отроком. Это он помнил. Но вот когда это было? Ему казалось, что с тех пор прошли сотни лет… Неужели он уже настолько стар?