Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Однако триптих представляет множество противоречий, важнейшее из которых может быть связано с посланием Босха, осуждающего лжезнание, похоть и плоть, но в то же время выставляющего их на показ. «Сад земных наслаждений» предназначался для частного пользования: не для публичной демонстрации в церкви. Его заказчиком был Генрих III Нассау-Бреда. Сцены, изображающие обнажённое естество, для него не исключали вуайеристского и эстетического удовольствия от произведения искусства, которое должно было порицать желания и мысли смотрящего на него зрителя, одновременно вызывая их. Ситуация возникновения новых образов и мыслей, желанность и вожделение их с единовременным отрицанием и порицанием, представляется весьма характерной чертой для периода модификации картины мира Средних веков под натиском реалий Нового времени. Историософски мир мыслился как процесс губительного грехопадения, превращающегося в перманентный ад и ведущего к Страшному суду на земле. Босх – автор, работавший в духе секуляризации сакральных тем; он интегрировал грех, явленный абстракцией сцен библейского предания, или теологические концепты в бытовые формы, выраженные картинами повседневности – обычаями, нравами и культурой Нидерландов XV–XVI вв.

Рассуждая об истоках мироощущения и мироописания Босха, стоит вновь обратиться к теме его зловещих монстров, гротескных чудовищ: образы страдания и боли мастерски комбинируются художником. Антонио де Беатис (Antonio de Beatis, родился в XV в. – умер в XVI в.), став капелланом и секретарем кардинала Луи Арагонского, был человеком эпохи Возрождения. Он писал, сопровождал кардинала в путешествии по всей Европе в 1517–1518 гг., посетил Германию и Нидерланды, встречался с молодым королём Испании Карлом V, во Франции, где он находился при дворе Франсуа I, познакомился с Леонардо да Винчи. Увидев «Сад земных наслаждений» в замке Нассау-Бреда Брюсселе в 1517 году, он оставил воспоминания об этом произведении как об изысканном удовольствии, гротеске и фантастической изобретательности¹⁵².

В библиотеке братства Богоматери у Босха был доступ к книгам религиозного и теологического характера, литературным размышлениям католических орденов картезианцев, и что особенно важно, к доминиканской литературе, чей орден состоял в тесной связи с братством. Это не значит, что Босх был книжником, проводившим долгие часы в библиотеке (что, впрочем, не исключено), но это может объяснить осведомлённость Босха в теологии. Его знание средневековых манускриптов (в особенности с дидактическим и риторическим примерами) даёт возможность взглянуть на художника как на мастера визуализации оных. В искусстве Босха присутствуют параллели не только с письменными источниками, но и с иконографической традицией, свойственной иллюстрированным рукописям и их маргиналиям: бытовые сценки, животные, гротеск, гибриды – герои многих манускриптов.

Увлекательность, разнообразие, преувеличение – черты работ Босха. Его зрители признавали за ним гротеск не только как развлекательный или забавный изыск, предназначенный для увеселения, но и как дидактическую гиперболу, изображающую моральный регресс человечества.

Сатира, содержавшая комичные или гротескные черты, и обыгрывающая физиологию, телесный низ, глупость, зло и разные девиации, была весьма распространена в литературе XV–XVI вв.: Мурнер, Томас (Thomas Murner)[28], Баттиста Мантуанский (Battista Mantovano), Теофило Фоленго (Teofilio Folengo)[29]. Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле (францисканца, а затем – бенедиктинца) для русскоязычного читателя является (не без стараний Михаила Бахтина) эталоном карнавального и гротескного стиля. Георгиус Макропедиус (Georgius Macropedius)[30], учитель латинской школы Хертогенбоса, член братства общей жизни, нидерландский гуманист, писатель и педагог, также отличился своими религиозными пьесами, выполненными в духе гротеска.

Последние четыре поэта, приведённые выше, были очень известны в последние годы жизни Босха. Они сочетали гиперболические и гротескные фигуры с моралистическим посланием, порой даже мистического характера. В любом случае, под причудливым и извращённым гротеском скрывается благомысленное моралите. С одной стороны, столь частое использование гротеска свидетельствует о кризисе Средневековья. Разложение и дробление привычной картины мира, социальная, нравственная и духовная мозаичность обличались в гротеске. С другой стороны, те же самые раздробленность и распад приводили к развитию национальной литературы, развлекательной и более секуляризированной, несмотря на её дидактику.