Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России

— В университете, курса примерно с четвертого, я стал слушать лекции замечательного профессора Станюковича. В то время, в середине 50-х, как раз разворачивалась наша программа по термоядерному синтезу, и Станюкович был приглашен консультантом в Институт атомной энергии. Водородная тема требовала изучения различных свойств плазмы, а моя дипломная работа была посвящена некоторым из них. За этой работой следил академик Леонтович, который был главным теоретиком проекта и которого я считаю одним из своих учителей. Он и рекомендовал меня академику Александру Михайловичу Обухову, который дал мне некоторые задания. Тогда я был на последнем курсе, собирался идти в аспирантуру, но несколько колебался и в результате пошел к Обухову в Институт физики атмосферы, о чем за 45 лет работы ни разу не пожалел.

— Это было в…

— 1 февраля 1958 года. Институт был создан за два года до того. Академик Обухов в самом начале моей работы сказал: «Я хотел бы видеть вас геофизиком самого широкого профиля»… что в конечном счете и произошло. У меня есть работы по атмосфере Земли и других планет, по климату, по последствиям масштабной ядерной войны, в последние годы — по физике Земли, по землетрясениям, вулканизму. Ну а формальные шаги следующие: в 61 году защитил кандидатскую диссертацию, в 71-м — докторскую, с 79-го года — член-корреспондент, с 87-го — академик и с 1988-го по 2001-й — член Президиума РАН. Преподаю: один семестр в МГУ, один в МФТИ. Было несколько международных постов и званий. Из важных упомяну… Дважды избирался я членом Объединенного Научного Комитета, который управляет Всемирной программой исследования климата. А в 92–97 гг. был председателем научного совета Международного Института прикладного системного анализа, который занимается как раз глобальными процессами, управлением, социальным развитием. Расположен в Вене.

— Не на Голицын-штрассе, случайно?

— Нет… (Георгий Сергеевич улыбается), не на Голицын-штрассе [2]. Институт, если точнее, под Веной расположен.

— Еще достаточно интересной была работа в научном совете Нэшнел лэборатори Норт-Вест Пасифик. Крупный исследовательский центр, они постепенно от военно-стратегических работ перешли к окружающей среде.

— Георгий Сергеевич, а эта история с «ядерной зимой»…

— Последовательность была примерно следующая. Международный Совет Научных Союзов выпустил два больших тома о возможных последствиях ядерной войны, в подготовке которых я участвовал. Климат, атмосфера, почвы, воды… и социальные последствия. Этим очень озаботилась ООН, и в 87-м году была создана группа из 12 экспертов, от СССР был я. И по нашим трудам в декабре 88-го года была принята резолюция Генеральной Ассамблеи ООН. Хотя, если точно, то сам термин «ядерная зима» американский и более ранний. В 83 году Академия наук СССР проводила семинар по последствиям войны. А у меня тогда уже были работы о пыльных бурях на Марсе, и я стал разрабатывать модель для атмосферы Земли в случае больших объемов дыма и пыли. И выходило, что атмосфера будет сильно прогреваться, поверхность — остывать. Циркуляция атмосферы, конечно, изменится, испарение с поверхности океанов упадет, и т. д. В сентябре 83-го года все эти предсказания были опубликованы в Вестнике Академии наук. А в конце октября примерно на эту же тему вышла статья американских моих коллег и хороших знакомых. Я в это в время был в Стокгольме, там было некое мероприятие с участием короля по некоторым предметам, которые не затрагивает Нобелевская премия: математика, геофизика… Заседаем там, и вдруг звонок из Америки. Звонил такой… Карл Саган, знакомый мой хороший, он первый приветствовал мои исследования по атмосферам планет. Он и сообщил об этой теме.

— А о вашем предсказании климата на Венере…