Апокриф

– Зачем вы газировку разбавили святой водой? – вдруг спросила гостья. В тоне явно зазвучала ирония. – Постоянно укрепляетесь в вере или демонов боитесь?

– Ни то, ни другое, – я снисходительно улыбнулся. Миряне любят приписывать священству всё то, что не приписывают никому другому.

– У меня начальная стадия диабета, – объяснил я кратко. – Ограничиваю, по возможности, сахар в крови.

– Скушайте ещё, – подвинула блюдо портье.

Я послал своего беса ко всем его чертям и на сей раз сказал с благодарностью:

– Спасибо, Эля! Не привык переедать.

– Дорогу осилит идущий, – усмехнулась девушка и поднялась. – Я работаю до утра, вырвалась на минуту… Утром принесу горячего супчика, из ресторана. Попрошу метрдотеля, чтоб оставил чашечку с вечера. – Она пошла прочь. – До свиданья, отец Бориска.

– Погодите, Эля! – я поспешно кинулся следом. Нагнал у открытой двери номера. Спросил страстно:

– Почему вы заботитесь обо мне? Из-за курсовой работы шестилетней давности?

Вопрос родился во мне без всякой логики по отношению к происходящим событиям. Сам по себе. Хотя повод у вопроса был, конечно. Эля взглянула весело, ответила без раздумья:

– Должен ведь кто-то о вас заботиться. Помимо Бога. Как считаете?

Я навострил уши, чувствуя, что сейчас узнаю нечто то, что до сей поры было скрыто от меня. И не ошибся.

– Бог сообразил с самого начала, что мужчина не приспособлен жить один, и создал женщину. И переложил на неё часть Своих функций, в частности, житейскую заботу о мужчинах. Что мы – женщины и делаем. – Эля цокнула язычком, быстро повернулась и вышла.

Когда Логика нам неприятна – мы её отрицаем. Будто от такого отрицания Она станет менее логичной. Памятуя эту истину – я не стал одевать на себя благочестивые одежды, а произнес едва слышно:

– Что естественно, то не безобразно.

Я прикрыл дверь и отошел в номер. Достал прибор из-под подушки, осторожно повернул надпись-колёсико. Щелчка не последовало. Однако… Не надо менять мир, а надо изменить своё отношение к нему. И когда это случится – то изменится и мир.

– Московия… так в средневековье называли Русь… Зачем Господь дал мне прибор? Вероятно, с целью, пока мне неведомой.

Конечно, я не сомневался, что именно Бог дал мне возможность лицезреть грехи столицы! Сатане ни к чему это, елико ему нет нужды любоваться на своё порождение.

Я откинулся на стену за спиной, полулёжа. Поднёс прибор к правому глазу:

– Коли Бог хочет сделать из меня наблюдателя чужих грехов, – я подчиняюсь.

Поворот надписи-кольца. Щелчок. И горячный шёпот, изошедший из моего нутра при виде очередной картины в окуляре:

– Господи Иисусе!

ГРЕХ II- ОСКВЕРНИТЕЛИ МОГИЛ

– Так, ещё чуть…

– Тяни-тяни!

– Ставь!

– Е-есть…

Мужички стукнули гроб на край могильной ямы. Отпустили веревки, стёрли пот.

– Давай-ка сразу подале? – предложил один.

– Верно, – согласился второй.

Они, пыжась, подхватили гроб с торцов и шагнули в сторону от могилы.

– Ста… ставим, блять!..

Гроб тяжело упал на сырую землю.

– Сцуко, здоровый боров.

– Мертвецы вообще тяжелые.

Реплики прозвучали апатично, – так говорят о неинтересных вещах. Затем мужички присели прямо на гроб. Достали сигаретки, прикурили. Сцена случилась недалеко от кладбищенской стены. По традиции жанра светила луна, довольно неплохо освещая дислокации и сюжет. Если глянуть сверху – то можно было понять, что кладбище не маленькое. Вполне, что Ваганьково, – то, что находится в московском районе 1905 года, а может даже Новодевичье.

Рядом со стеной зияла свежевырытая могила, откуда минуту назад был вытянут (на двух веревках) красный гроб с нашитым на нём черным крестом. Деревянный ящик достали двое мужичков в затрапезной одежде, обоим лет где-то по 30-ти. Бывшие зэки, – явно! Один часто кашлял как во время разговоров, так и без оных, – туберкулез, к Ванге не ходи.

– Как считаешь, удачно зашли? – прозвучал заинтересованный вопрос от рыжего Иннокентия.

– Самого жмура я не видел, но видел похороны, – кашлянул Митя. – Это… было круто!

– Тогда… тогда почему этого… дятла похоронили в таком нищем гробике? – Иннокентий слегка пристукнул кулаком по крышке, под которой покоилась трупная начинка.

– Хрен его знает, – беспечно кашлянул Митя. – Вполне, что гробик сострогали скромняшечкой, дабы оградить трупачок от ублюдков вроде нас.

– А есть ишо варианты? – полюбопытствовал Иннокентий.

– Есть, Кеша, – зевнул приятель. – Быть мож… таков наказ покойника, который… последовал примеру Ивана Васильевича Грозного. Царь Иван наказал похоронить себя в монашеской рясе, что и было воплощено челядью.

– Для чего? – не врубился Кеша, недоуменно щурясь. – Поиздержался што ль?..

– Та не, – усмехнулся Митя. – Царь Иван просто бздел попасть в ад за то, што сгубил уйму народа, залил кровью Русь. И вот дабы показать Богу раскаяние и смирение, он и лёг в свой склеп в одежде монаха.

– Ааа… Кинул Господу леща, – сообразил Кеша. – Мыслил, что типа Бог его помилует и в ад не пошлёт.

– Ага. Вполне, што наш жмур тоже мыслил похожим образом, – Митя откашлялся и подхватил топор с земли. – А может и не мыслил. Давай робить, в общем, ща узнаем…