Апокриф Аглаи

Я вижу, какое у вас выражение лица. И прекрасно понимаю вас, нет, правда, понимаю. Но ведь я все это потом пыталась исправить… Ну хорошо, вернемся к техническим проблемам. По сути, я вела к тому, что финал книги у вас совершенно неправдоподобный; я уж не говорю о толпе автоматов – вы представляете себе, сколько бы это стоило? – главное в том, что для аппаратуры на одну марионетку требовалось как минимум тридцать квадратных метров, а вы разместили все это в какой-то каморке на чердаке. Ведь там же располагались рядом рабочие места руководителя группы, двух техников, мои обручи, и все это находилось в квартире несколькими кварталами дальше. Это туда Аглая шла па службу, а я в это время ложилась спать. Разумеется, не на шесть часов, как написали вы, а на восемь; на шесть она уходила только в самом начале, когда моего партнера нужно было отвлечь от рояля. Потом придумали какую-то причину, по которой его возлюбленная должна была работать дольше, так что у меня были восемь часов на восстановление сил. Но все равно это была каторга, продолжавшаяся четыре года, потому что в Аглае я не могла заснуть по-настоящему, и ночью приходилось бодрствовать, потом долгие годы у меня был сбитый суточный ритм… Ела я, когда Кшиштоф ее не видел, а уж если была очень голодна, то Аглая обыкновенно отправлялась в туалет. Ну вот вы возмущаетесь мной, а я как раз не хотела совсем уж обманывать его, я была добросовестна, как лучшая студентка на курсе: если он с самого начала имел дело со мной, то пусть уж и дальше только со мной. А не с моей напарницей. Она сменяла меня лишь иногда ночью, и то только спустя несколько месяцев, но это было такое облегчение; у меня тогда начался кризис, я была полуживая, но он, к счастью, уже чуть-чуть унялся, впрочем, ночью у Аглаи могла быть немножко другая реакция, а кроме того, как бы это деликатнее выразиться, вся работа оператора ночью заключалась в том, чтобы вести марионетку от одного включения программы «Эрос» к другому…

Я захохотал.

– Простите, чисто нервное. Жаль, что вы не слышали, как он мне рассказывал про это. Для него то были главнейшие минуты в жизни. Вся ваша команда была шайкой подлых сукиных детей.

Она так шарахнула ладонью по столу, что я даже подпрыгнул.

– Он не воспользовался шансом, который я ему дала! Даже такой опыт, даже нечто подобное можно было обратить себе во благо, нужно только захотеть. Но он не хотел, не сумел захотеть. Я не могла этого знать заранее.

– Хотите послушать меня? Если бы я сейчас и знал его адрес… я ни за что не дал бы его вам.

Она как-то съежилась за этим своим столом. Было в ней что-то отвратительное, я совершенно неожиданно осознал это, словно бы на ней было слишком много кожи, словно она под ней усыхала на протяжении всего нашего разговора. А руки у нее были уродливые и старые, настоящие лапы хищной птицы. И они дрожали.

– Вы считаете, мне прощения нет? – еле слышно спросила она.

Я пожал плечами.

– Не знаю, знакомы ли вам такие стихи: «И не прощай, воистину не в твоих силах прощать от имени тех, кого предали на рассвете…»

– Прошу вас, воздержитесь с оценкой. Послушайте меня еще немножко.

Я глянул на часы.

– Да, конечно, я вас слушаю.

4

– Отдельной проблемой было овладение особого рода кокетливостью, которая должна была отличать Зофью. Такое имя было выбрано для фиктивной личности, которую играла Аглая, ведомая мной, – рассказчица на миг прервалась, словно что-то отвлекло ее. Потом сняла очки и принялась массировать переносицу. И уже совсем другим тоном произнесла: – Знаете, несколько лет назад я укрылась в одной фирме, торговавшей программным обеспечением. У меня были основания полагать, что, пока я живу тихо и спокойно, как другие люди, меня тоже оставят в покое. И однажды на Инфофестивале, были такие компьютерные торги в Кракове, я неожиданно встретила свою бывшую одноклассницу. В лицее мы особой симпатии друг к другу не испытывали, но встреча после стольких лет да еще в чужом городе всегда впечатляет. Кончилось тем, что она пригласила меня потом к себе в гости. Они с мужем построили себе виллу в Мендзылесе. Через какое-то время мы стали рассматривать старые снимки, и вдруг Марта с внезапным блеском в глазах подает мне фотографию и говорит: «Муж больше всего любит вот эту. Помнишь?»