Читаем Апокрифы древних христиан полностью

Под влиянием подобных рассказов создано и Евангелие детства Фомы. Это произведение - многослойный рассказ, где бытовое повествование об играх детей, о школе, колке дров и т. п. как бы скрывает истинный смысл, который может раскрыться только тем, кто познает значение чудес, совершаемых мальчиком Иисусом. В Евангелии детства еще в большей степени, чем в Протоевангелии Иакова, особую роль играет деталь. В новозаветных евангелиях детали, как мы показывали это на примере сопоставления иудео-христианских и канонических рассказов, часто опускались как несущественные. Более или менее подробно объяснялись те эпизоды, которые имели теологическое значение. Так, в Евангелии от Луки обосновывалось отправление Иосифа в Вифлеем, так как, согласно {5} ветхозаветным пророчествам, мессия должен был родиться в Вифлееме. Однако, почему Мария жила у Елизаветы, Лука не объясняет, ибо ему было важно только показать связь Иисуса и Иоанна Крестителя. В Евангелии от Матфея не дается объяснения причин переселения Иисуса из Назарета в Капернаум (4.13). Это были детали подлинной биографии Иисуса, сохраненные традицией, но специально вероучительного смысла они не имели. Автор Евангелия детства вводит детали бытовые: дети играют у ручья, Иисус лепит птичек из глины, мать посылает его за водой с глиняным кувшином, сосед ранит ногу топором. Правда, эти детали взяты не из ранней христианской традиции, где могли быть отзвуки подлинных событий, и не из собственного знания автором быта маленького палестинского поселения - он его явно не знал, - они сконструированы в соответствии с идейной и художественной задачей произведения и запросами читателей. Автора не интересовало, лепили ли галилейские мальчики птичек из глины, начинали ли они свое обучение в школе с греческой азбуки, называли ли их греческими именами. Он писал для грекоязычных читателей, которые тоже этого не знали. Ему было важно включить чудо в повседневную жизнь, которая выглядела бы привычно для этих читателей. Они верили описанию и верили в чудо, которое произошло в жизни, так похожей на их собственную. Включенность чуда в квазибытовую реальность порождала надежду на то, что и в их обыденном существовании вера может привести к чуду. Но чудеса, совершаемые Иисусом в приземленном мире маленького поселка, несли и иную смысловую нагрузку: они выступали в резком противопоставлении этому миру, как напоминание о том, что вне видимого мира существует иной, в который нельзя проникнуть всякому. Очень ясно видно такое противопоставление в эпизоде с оживлением умершего ребенка (гл. XVII). Там сказано, что после того, как он воскресил дитя и отдал его матери, Иисус пошел играть с другими детьми, т. е. чудотворец, только что произносивший {6}, сакральные слова, становится (по видимости!) обычным ребенком.

Композиция Евангелия детства достаточно проста: каждый эпизод содержит рассказ о чуде, совершенном маленьким Иисусом; иногда указывается, в каком возрасте он совершил его. В целом первые эпизоды посвящены описанию чудес, связанных с наказанием противников Иисуса: умер мальчик, который толкнул его, ослепли люди, которые жаловались на него Иосифу, учитель, который осмелился поднять на него руку, упал замертво... Автор сразу же внушает своему читателю, что Иисус - всемогущее и грозное, даже жестокое божество. Однако в дальнейших эпизодах вводятся чудеса исцеления и воскрешения: Иисус воскресил мальчика, упавшего с крыши, правда, не из жалости к мальчику, а потому, что родители погибшего обвинили Иисуса в том, что мальчика столкнул он. Иисус не просто воскресил его, но заставил свидетельствовать, что тот упал случайно. Иисус исцеляет соседа, поранившего себя топором, и брата Иакова, которого укусила змея. Когда новый учитель признал Иисуса исполненным благости и мудрости, мальчик сказал, что ради него, свидетельствовавшего истинно, будет исцелен и тот, наказанный учитель. Таким образом, устрашив сначала читателя, автор Евангелия детства показывает возможность милости, чуда не только наказания, но и спасения, причем ради одного, избранного он может помиловать и других - проклятых. Само наказание содержит в себе аллегорию: не видящие истины теряют зрение на самом деле. Автор видит за каждым деянием Иисуса - возмездием или спасением - высший смысл: наказание также служит тому, чтобы "слепые в сердце своем" прозрели.

Почти все чудеса исцеления совершаются Иисусом-ребенком публично, дважды он говорит спасенным: "И помни обо мне" (добавление это отсутствует при описании исцелений в новозаветных евангелиях). Спасение, как и наказание, важно не само по себе, оно, по мысли автора апокрифа, должно служить обращению неверующих; призыв помнить о чуде содержит и скрытое предостережение "забывчивым" - призыв этот адресовался не только персонажам Евангелия детства, но и его читателям.

Перейти на страницу:

Все книги серии Христианские апокрифы

Апокриф Иоанна
Апокриф Иоанна

Апокриф Иоанна дошел до нас только в коптском переводе с греческого, причем в двух редакциях – краткой и пространной. Текст сохранился в четырех манускриптах, в результате мы имеем два независимых перевода краткой редакции трактата (NH III, 1; BG 8502, 1) и два варианта одного и того же перевода пространной редакции (NH II, 1; IV 1). Какой-то вариант этого текста (вероятно, более ранний, нежели те, которые дошли до нас) был известен Иринею (см. выше, Adv. Haer. I 29). Наг Хаммади кодексы датируются началом четвертого столетия, Papyrus Berolinensis 8502 – началом пятого. Этот последний манускрипт сохранился лучше всего и содержит наш трактат в краткой редакции. Другой (независимый он первого) вариант краткой редакции сохранился в третьем кодексе Наг Хаммади. Остальные два манускрипта содержат один и тот же перевод пространной версии трактата и, по-видимому, восходят к общему протографу. Все четыре варианта трактата были недавно изданы в последнем томе Coptic Gnostic Library: Apocryphon of John. Synopsis of Nag Hammadi Codices II, 1; III, 1; and IV, 1 with BG 8502, 2. Edited by Michael Waldstein and Frederik Wisse. Leiden: Brill, 1995 (Nag Hammadi Studies 33). Именно это издание использовалось при переводе. Разумеется, я не стал давать синопсис всех четырех версий трактата, вместо этого за основу взяв версию берлинского папируса, в примечаниях указывая наиболее важные разночтения. Переводы Б. Лайтона и М. Краузе также принимались во внимание. Третий кодекс Наг Хаммади создан очень профессиональным писцом, однако сохранился не очень хорошо, поэтому может быть использован только в качестве дополнительного источника. В некоторых случаях он дает интересные варианты, поскольку содержит другой перевод и иногда помогает прояснить туманные места. Пространная версия трактата хорошо сохранилась во втором кодексе Наг Хаммади. Четвертый кодекс, также содержащий этот текст, очень фрагментарен.В целом, как справедливо отмечают издатели (с. 6), перед нами плохой перевод с греческого на коптский. Несомненно, что наш трактат и по-гречески был довольно туманным, а перевод еще более усугубил эту ситуацию. Коптский текст содержит всевозможные ошибки, особенно в философских разделах трактата. Можно предположить, что некоторые пассажи переписчику были не понятны. Греческие термины иногда переводятся на коптский, иногда просто транслитерируются, причем различным образом в разных вариантах. Уиссе и Вальдстейн отмечают, что столь же непостижимым образом переводятся и цитаты из писания. Впрочем, как замечают эти авторы, такой туманный текст мог даже нравиться его заказчикам, поскольку неясности «только увеличивали его эзотерическую ценность»! Как соотносятся между собой пространная и краткая редакции? По всей видимости, именно краткая дополнялась и исправлялась, а не наоборот. В пространной редакции не только появились некоторые исправления и глоссы, но и добавлены новые материалы, заимствованные из других гностических текстов. Так, одна из интерполяций извлечена составителем пространной версии из Книги Зороастра, которая дошла до нас в составе второго кодекса из Наг Хаммади (II 15,27–19,10). Это обстоятельство позволяет предположить, что и другая интерполяция («монолог Провидения», II 30,11 – 31,25) также восходит к какому-то другому гностическому тексту. Все эти добавления вполне уместны и выдают работу знающего свое дело редактора. Кроме того, в пространной версии просматривается общая тенденция к упрощению сложных синтаксических конструкций и исправлению наиболее непонятных мест.

Автор неизвестен -- Религиоведение

Религия, религиозная литература

Похожие книги