Аполлинария Суслова

Вы меня спрашиваете, что я не пишу о впечатлениях своих за последнее время по случаю войны[195] и прочая. Я здесь так далека от всякого умственного движения, что Вы представить себе не можете; я полагала, что знаю не больше Вас о том, что творится в русском обществе, потому что источник знания этого у нас с Вами один: газеты. Когда читаешь газеты, то чувствуешь, как будто происшествия, в них описанные, творятся где-то очень далеко, чуть ли не на Луне, но это так только кажется, а на самом деле происшествия эти нас задевают, только без ведома и сознания нашего. Наш денежный курс сильно упал, но это не производит ни малейшего впечатления на публику, по крайней мере Лебедянскую, – говорят, что такой поворот чувствителен только для русских, живущих за границей. Но, помимо этих суждений, карманы наши пустеют, изредка, впрочем, доходят сюда разные слухи о Москве и Петербурге, по большей части такие, которым не всегда можно верить, тем более, что получаются они из двадцатых рук, может быть.

Вы еще о чем-то меня спрашивали, но я забыла, а письма Вашего под рукой не имею, как я его потеряла, сейчас расскажу. На днях к брату моему явилась полиция с приказом высшей Петербургской полиции обыскать его и отобрать все бумаги. У него нашли только одну ничтожную записку и в досаде на это или следуя логике Прелата, предводителя альбигойских войн[196], который на вопрос офицеров, что им делать с католиками, когда они найдутся в числе еретиков, отвечал: «Бейте всех, на том свете Господь разберет, кто прав и кто виноват», захватили и мои бумаги, все до последнего лоскутка, не исключая тетради с адресами моих знакомых, счета из лавочки и прочих важностей.

«Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно».

Что Вам сказать о впечатлении того зрелища, когда неизвестные люди [роются?] в Вашем грязном белье, перебирают дорогие Вам письма? Из Ваших писем взяты все до одного, которые когда-либо я получала, потому что с этими письмами я не расставалась никогда, то же случилось и с письмами моей сестры. В письмах этих, конечно, ничего нет, но, знаете, какие бывают иногда комбинации. Я бесконечно рада, что те, которых я наиболее люблю, далеко, что касается до меня лично, я, кажется, достигла того спокойствия, которого мне желала в старые годы одна англичанка: «Спокойствия, которого свет не может ни дать, ни отнять». Страдали и умирали от преследований люди получше нас; правда, они страдали за что-нибудь, оставили память хорошую и сделались примером, а ведь мы гуртом захвачены. Это убиение младенцев.

10 июня. Рязань

Не успела кончить письмо, дописываю в вокзале железной дороги. Не знаю, получите ли Вы это письмо, дайте знать как-нибудь, если получите. Адрес мой прежний: В Иваново Влад. Губ.

Желала б я теперь, чтоб Вы меня перекрестили, но со мной Ваш образок.

Ваша Полинька.

Отец мой получил Ваше письмо, и я Вам об этом писала, но, должно быть, Вы не получили этого письма. Из Москвы еще напишу Вам. Хотела писать маленькую записочку Вашей кузине с просьбой передать это письмо, но бумаги нет.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

Из «дела» же мы узнаем, что 4 июля того же года Суслова обратилась к Лебедянскому исправнику с просьбой вернуть ей забранные при обыске рукописи, среди которых, как она пишет, имеются произведения, приготовленные для печати. Адрес же, по которому она просит их переслать, указывается такой: Владимирская губ., Шуйского уезда, село Иваново. Следовательно, в июле или в августе 1866 г. Суслова из Тамб. губ. уже уехала.

Такова первая стадия дела о Сусловой. Надо думать, что на этот раз обыск особенных последствий для нее не имел: она осталась на свободе, хотя из отобранных бумаг ее видно было, что за границей она находилась в «сношениях с лицами, враждебными правительству»: с Утиным, с Герценом, и что в письмах к ней были «ругательства на Россию» за жестокую расправу с поляками во время польского восстания (письма Салиас).

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 252.

Иваново. 7 августа [1866]

Дорогая Графиня,

Я писала Вам из дороги, когда возвращались в Иваново, но не знаю, получили ли Вы это письмо. Оно, должно быть, показалось Вам, если Вы его получили, очень бестолково, уж в таком я была тогда настроении. Потом я писала Вам из Москвы, все это было в мае месяце. С того времени со мной ничего особенного не случилось. Живу я спокойно и даже слишком спокойно, так что не чувствую почти, живу я или умерла. Буквально никого не вижу и очень мало чего слышу, только по газетам узнаю, что делается на белом свете.