Аполлинария Суслова

Тихо и величаво бродила молодая женщина по окрестным холмам, задумчиво смотрела каждый вечер, как догорал яркий торжествующий день, без радости встречала новый и все думала, думала… Или она садилась на берегу небольшой речки и смотрела на тихие однообразные волны. Лениво и сонно катились они перед ее глазами, гонимые сверху какой-то невидимой силой, по временам ударялись о берег, быстро отскакивали, сталкивались, кружились, дробились на мелкие струйки, потом складывались снова в прежнюю форму и бежали опять с прежней безмятежностью, не спеша и нигде не останавливаясь, с одинаковым постоянством, уступая место другим волнам, следовавшим за ними. Анне, казалось, не наскучивал один и тот же вид, напротив, она с участием следила за постоянной сменой ночи днем и дня ночью, жизни и смерти, находя в них что-то общее с жизнью. Книги утратили для нее прежний интерес, они ничего не решали, а только затмевали и усложняли бесчисленные вопросы, которые складывались в ее голове.

Лосницкий с беспокойством следил за ней, он умолял ее советоваться с докторами, лечиться, но она упорно отказывалась. Л[осницкий] не знал, что делать: оставаться или куда-нибудь ехать, но случившееся вскоре обстоятельство разрешило его недоумение.

Однажды А[нна] по обыкновению ушла гулять рано утром и не возвращалась целый день. Сначала Л[осницкий] не беспокоился, так как она не первый раз уходила так надолго, но, когда настал вечер и на дворе стемнело, а ее все не было, сердце его боязливо вздрогнуло, и он бросился из дома по направлению тех мест, куда чаще всего хаживала А[нна]. Он стучался в хижины, останавливал прохожих, спрашивал с возрастающим беспокойством тех и других, не видали ли они такой-то дамы. Более или менее неудовлетворительные ответы, которые ему давали крестьяне, только усиливали его смущение и страх. Одни видели м[олодую] ж[енщину] утром подле речки, другие три дня тому назад: она просила напиться и спрашивала, где переход через речку и как глубока вода.

Выбившись из сил от усталости и тревоги, Л[осницкий] решился идти домой, думая, может быть, найти ее там. Все спало крепким сном, когда он пришел в город. Огни все погасли. Л[осницкий] едва достучался в своей квартире. На вопрос его, дома ли А[нна], старый слуга посмотрел на него с недоумением, видно было, что он не знал или забыл об отсутствии мол[одой] ж[енщины]. Чувство негодования вспыхнуло в сердце Л[осницкого], но скоро смирилось и перешло в беспомощную тоску и мрачное уныние. Молча обошел он пустые комнаты и сел у окна, не зная, что делать, на что решиться. Предчувствие беды овладело им в эту минуту. Он все сидел, склонив голову на руку и ожидая чего-то, пока тяжелый беспокойный сон не овладел им, заставляя забыть все, даже самое горе.

Когда он проснулся, солнце стояло высоко и озаряло город роскошным своим блеском, сообщая всему радостный вид. Всякий был занят обыкновенной своей деятельностью. Люди работали, покупали, продавали и толковали, особенно много толковали по поводу только что найденного в реке трупа мол[одой] женщины. Предполагалось, что она упала в воду при переходе через реку по узкому мостику, так как труп ее нашли подле этого моста и на самой середине, где вода быстрее. Должно быть, у ней закружилась голова, глядя на быстро текущую воду, но Бог, который видит намерения и дела людей, знает лучше. Мы же со своей стороны не хотим ни отрицать, ни подтверждать такого предположения.

РГАЛИ. Ф. 1627. Оп. 1. Д. 2. Впервые опубликовано – Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 133–158.

Как видим, Суслова попыталась здесь коренным образом изменить не только ситуацию, но и самый характер действующих лиц; она прежде всего вывела на видное место себя, как героиню, заставив ее действовать активно и активно же участвовать в диалоге; затем – героя, Достоевского, как уже было указано, она снизила до уровня, так сказать, обычно человеческого, упростила его, обеднила его душевную организацию путем отстранения его конкретно индивидуальных черт, и это дало ей возможность воспользоваться целым рядом общераспространенных приемов данной литературной формы, над которыми она не поднималась; основа действительно оказалась глубоко запрятанной, но, повторяем, отнюдь не извращенной. И даже так: на этом шаблонном фоне она выделяется еще более резко, как доподлинно пережитое, как непосредственная правда в первой ее передаче.

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 196.