Тогда я писал к ней, чтоб она Вас тотчас же и уведомила. Может быть, она Вам и раньше напишет. Сегодня только посылаю я деньги. Все бился и узнавал здесь, каким способом лучше выслать. На почте положительно не берут, потому что здесь принят один только способ высылки через банкиров. Мне же не хотелось высылать через банкира, потому что банкир взял бы дороже за пересылку и, кроме того, наверно обчел бы меня на промене, так как золото здесь дешевле нашего. Вот почему и нашел здесь какую-то частную, но верную контору транспортов. Через нее и посылаю. Каким способом она Вам доставит посылку – не знаю. Знаю только, что она доставит медленно, дней в 8, так что письмо это Вы получите гораздо раньше денег. Но, по крайней мере, Вы будете уведомлены. Если б на случай вышло какое-нибудь затруднение, обратитесь к брату Михайле Михайловичу. То есть напишите ему два слова, чтоб приехал к Вам
Здоровье мое так себе. В Париже останусь, я думаю, недолго. Может быть, поеду в Италию. Все зависит от обстоятельств. Напишите мне, голубчик, о всем, что знаете о Паше и что услышите (на случай, если услышите) о Марье Дмитриевне. Беспокоюсь я ужасно и сердечно о ее здоровье. Дай ей Бог лучшего! Да напишите все, что слышали (если только слышали) о брате Коле, как его здоровье. Да наставляйте, голубчик, Пашу. Напишите, что говорит о нем Родевич, если что услышите. Беспокоит меня Паша ужасно.
Наконец, напишите мне хоть два словечка собственно и о себе. То есть что и как, как Ваше расположение духа, здоровье и проч. Голубчик мой, я Вас крепко люблю и уважаю, и не считайте, стало быть, моей просьбы простым любопытством. Да пишите скорее, потому что я, может быть, в Париже долго не останусь, так чтоб письмецо Ваше здесь застало меня. Да не ждите, когда деньги получите. Пишите и до получения. Дойдут наверное, нечего беспокоиться.
Прощайте. Крепко жму Вам руку
Ф[едор] М[ихайлович] действительно сказал, что деньги посылать лишнее, что это пустяки. Он думал, что этим я бессознательно ищу предлога сблизиться с Сальвадором. Ф[едор] М[ихайлович] сказал, что это поведет к тому, что тот оправдается и обманет меня. – Так неужели же бояться этого, не верить себе, – сказала я, – бояться, что обманут, тогда не нужно уважать себя.
Ф[едор] М[ихайлович] решительно не понял меня и не знал, что это за письмо, вот оно:
«Милостивый государь, однажды я позволила себе получить от вас услугу, за которую обычно платят деньгами. Я думаю, что можно получать услуги только от людей, которых считаем за друзей и которых уважаем. Я посылаю вам эти деньги, чтобы исправить свою ошибку по отношению к вам. Вы не имеете права мне помешать в этом намерении.
Р.S. Я хочу еще добавить, что вам незачем от меня прятаться и меня бояться: я не имею желания вас преследовать. Вы можете меня встретить (может быть, это случится) так, как будто мы никогда не знали друг друга, даже я прошу вас об этом. Я вам говорю это, предполагая, что вы возьмете мои деньги; в противном же случае я советую вам действительно прятаться от меня подальше, как только можете (потому что тогда я на вас рассержусь, что довольно опасно).
Это будет лучше для вас, так как я особа некультурная (я вполне варварка) и не знаю совершенно искусственных ваших шуток. Говорю это серьезно».
Я рассказала это письмо Ф[едору] М[ихайловичу]. После этого он сказал, что, конечно, послать можно, потому что это по крайней мере не будет пассивно. Я послала это письмо третьего дня и до сих пор нет (и, верно, не будет) ответа. Признаюсь, я этого не ожидала. Человек этот не настолько развит, чтобы молчать из достоинства, и не настолько бесстыден, чтоб – от наглости, он струсил. Может быть, впрочем, он что-нибудь придумает ответить, но едва ли. Судя по его характеру, я предполагаю, что если б он не трусил, то прислал бы мне деньги, хоть без письма. Это письмо должно было очень уязвить не только самолюбие, у него есть даже своего рода честь, которая не в натуре и даже не в голове, а в памяти, почерпнутая из католического катехизиса.
…Письмо твое мне показалось странным в одном месте. Ты пишешь о предчувствиях и ниже ни одного слова об Аполлинарии. Уж не случилось ли что-нибудь? Я, право, за тебя беспокоюсь. Напиши, пожалуйста.