Апологеты. Защитники Христианства

Откуда те, которые ранее совершенствуются в гимнастике, чтобы искуснее его задушить? И до самой последней минуты нападения на императора, все они и в храмах, и дома приносили жертвы за здравие императора и клялись его гением, а относительно христиан не упускали случая называть их общественными врагами. Верность и преданность императорам не заключается в суетных проявлениях мнимого усердия, под личиною которых измена так хорошо умеет скрываться. Они состоят в чувствах любви, которые обязаны мы иметь ко всем людям. Нам запрещено кому бы то ни было делать зло или желать его, а что не позволено против всякого другого, то еще менее позволено против того, кого Бог столь высоко вознес. Беру в судьи вас самих. Сколько раз толпа, не выждав даже вашего приказания, бросала на нас камни и зажигала наши дома? Во время вакханалий не щадятся даже и мертвые. Трупы христиан, уже испорченные, обезображенные, извлекаются поруганию. Но заметили ли вы, чтобы мы когда-либо старались отомстить за такое ожесточение, преследующее нас даже за гробом? Достаточно было бы одной ночи с факелами, чтобы воздать зло за зло, но не дай Бог, чтобы божественная религия употребила когда-нибудь человеческие средства к отмщению за себя. Не принимаясь даже за оружие, не поднимая мятежа, мы могли бы победить вас одним тем, что отделились бы от вас. Потеря столь великого числа граждан всякого состояния обессилила бы государство и достаточно бы вас наказала (гл. 33–37). Поэтому следовало бы вам щадить и считать в ряду дозволенных сект религию, в которой нет ничего, что возбуждает опасение в недозволенных скопищах. Не будучи одержимы пристрастием ни к славе, ни к почестям, мы не имеем нужды ни в скопищах, ни в заговорах; вселенная – вот наше государство» (гл. 38). Мысль о враждебности христиан общественному строю и о составлении ими противогосударственных заговоров возникла из того, что христиане в тайных местах составляли молитвенные собрания. Поэтому Тертуллиан подробно описывает эти собрания, давая видеть, что их невинный исключительно религиозный характер уничтожает всякое подозрение в их политической неблагонадежности. «Мы сходимся, – говорит он, – чтобы молиться Богу, составляем священный союз, благоприятный Ему, молимся об императорах, о их министрах, о всех властях, о мире, о благосостоянии всего мира и о продолжении века сего. Мы собираемся, чтобы читать Священное Писание, из которого, смотря по обстоятельствам, почерпаем необходимые для нас сведения и наставления. Сие святое слово питает нашу веру, поддерживает нашу надежду, укрепляет нашу уверенность, утверждает в доброй нравственности, запечатлевая в нас заповеди. Тут-то происходят увещания и исправления, произносятся приговоры именем Божиим. Будучи уверены, что пребываем всегда в присутствии Его, мы совершаем как бы суд Божественный и тяжко согрешивших отлучаем от общих молитв, от наших собраний и от всякого с нами общения, и это осуждение предваряет будущий страшный суд. Председательствуют старцы, достигая такой чести не куплею, но испытанным своим достоинством. Дело Божие ценою золота не продается. И если есть у нас нечто в роде казны, то мы приобретаем ее не от постыдной торговли верою. Каждый ежемесячно, или когда захочет, вносит известную умеренную сумму, сколько может и сколько хочет, потому что никто не принуждается, но приносит добровольно. Это касса благочестия, которая не издерживается ни на пиршества, ни на распутства, но употребляется на пропитание и погребение нищих, на поддержание неимущих сирот, на содержание служителей, изнуренных старостью, на облегчение участи несчастных, потерпевших кораблекрушение. Если случается христиане, сосланные в рудники, заключенные в темницы, удаленные на острова за исповедание ими своей веры, то и они получают от нас вспомоществование. Есть же люди, поставляющие нам в вину и такую братскую любовь к ближнему. «Посмотрите, – говорят, – как они любят друг друга, как они готовы умереть друг за друга»» Мы называем друг друга братья, вы и это ставите нам в позор, но только потому, что у вас под родственными именами скрывают неродственные чувства. Мы и вам братья по праву природы, общей для всех матери, хотя вы не добрые братья, потому что в вас мало человеческого. Гораздо справедливее называются и считаются братьями те, которые признают Бога единым своим Отцом, которые напоены единым духом святости, которые, оставив неведение, узрели единый свет истины. Но, может быть, вы не считаете нас за братьев или потому, что об имени нашем не упомянуто ни в одной из ваших трагедий, или потому, что мы живем по-братски, соединенные общностью имуществ, между тем как у вас эти имущества производят раздоры между братьями. Составляя между собою одно сердце, одну душу, можем ли мы отказываться от общности имуществ! Все у нас общее, кроме жен; в этом одном отношении мы разделяемся друг от друга, тогда как вы в этом отношении имеете общение со всеми. Вы стараетесь опорочить наши вечери, считая их не только преступными, но и роскошными. Между тем одно имя их показывает, по какому побуждению они составляются. Их называют агапы. Слово греческое, означающее любовь. Все, что на них происходит, благоприлично и учреждено соответственно видам религии. Во время вечери не терпится никакой низости, никакой нескромности: садятся за стол не иначе, как помолясь Богу; едят столько, сколько нужно для утоления голода; пьют, как пристойно людям, строго соблюдающим воздержание и трезвость; насыщаются так, что той же ночью могут возносить молитвы Богу; беседуют, зная, что Бог все слышит. По омовении рук и зажжении светильников, каждый приглашается петь хвалебные песни Богу, извлеченные из Священного писания, или кем-либо сочиненные. Вечеря оканчивается, как и началась, молитвою. Выходят оттуда не для того, чтобы производить бесчинства, буйства и смертоубийства, но идут домой тихо, скромно, целомудренно: выходят скорее из школы добродетели, чем с вечери. Запретите, уничтожьте наши собрания, если они состоят в каком-либо отношении с опасными и преступными скопищами, или если можете упрекнуть их в том же, в чем обвиняются обыкновенные заговоры» (гл. 39).