Апология церковной веры

Мы не считаем каждую букву Библии продиктованной Богом. Наипаче это касается диетарных, гигиенических и прочих правил, высказанных в Торе, или Пятикнижии Моисея. Боготворить эти слова не нужно, даже если их возводит к Богу сам библейский текст. Тем более, и на протяжении самой библейской истории некоторые заповеди такого рода подвергались ревизии и уточнению. Например, поначалу камни для жертвенника Единому Богу могли быть только природными, не тесаными (ведь каменотесы делают идолов – как же таким орудием прикоснуться к камню для Божьего жертвенника!), а потом, ко временам Соломона, жертвенник строился уже из тесаных камней.

Вполне вероятно, что запись Пятикнижия, этих первых книг Библии, действительно восходит к Моисею, или, по крайней мере, идет от него в устной традиции. Моисей – это именно тот человек, благодаря которому происходит духовное, национальное, религиозное становление израильского народа. Именно Моисей выводит народ из египетского рабства к самостоятельному национальному, а затем и политическому бытию. Но нужно помнить, что Моисей не был каким-то простым пастухом. Он как-никак наследный принц Египта, человек получивший образование, как приемный сын дочери фараона, то есть на высшем по тем временам уровне. Весьма вероятно, что именно Моисей является единственным образованным человеком во всем руководимом им Израиле. Народ рабов вряд ли мог бы похвастаться своими учеными и мудрецами. Кроме того, Моисей до своего явления Израилю прошел еще и многолетнюю школу пастушеской жизни с кочевниками, переняв и у них определенные практические навыки выживания в пустыне, те навыки, которых рабы-израильтяне в его времена не могли получить сами в Египте и которые так пригодились евреям в их пустынническом путешествии в обетованную землю. Поэтому ничего удивительного нет в том, что Моисей применяет свои прикладные знания, открывает их людям, – и приписывать такого рода знаниям божественное происхождение и передачу нет никакой необходимости. Например, правило потребления мяса животных без крови. Очевидно, оно отражало подмеченную закономерность, что в таком виде мясо может быть сохранено дольше и приготовлено чуть лучше, особенно в жарком климате, и не вызовет определенных заболеваний. Вполне вероятно, что Моисей поделился такого рода знанием с людьми. Но впоследствии оно в самой Библии обросло «божественной философией»: во-первых, было приписано непосредственно Божьему откровению, во-вторых, получило такое метафизическое обоснование, как в крови всего живого душа его есть (ер. Быт. 9, 4, Лев. 3, 17, 7,26).

Такого рода «человеческий фактор» в Библии следует признать. Более того, его следует признать сильным. Моисеевы правила нет смысла распространять на все века, народы и культуры (о чем христианство в самых своих истоках дает, как минимум, важное указание). Любые поступки вождей Израиля, особенно связанные с убиением ненавистных язычников, тоже не нужно вслед за библейским текстом приписывать Божьему повелению. Евреи вполне могли сначала убить некоторое количество своих противников, а потом приписать всю ответственность Богу, что Он якобы это им поручил. Смакование всяческих стихийных бедствий, которыми якобы Бог карает Египет – эти страницы тоже вполне можно считать преувеличением, плодом человеческой фантазии, пышущей ненавистью к своим многовековым поработителям и обидчикам.

Это страстное настроение библейских авторов (а их много и не все нам известны, как например, редакторы Торы) не следует приписывать Библейскому Богу. И если мы двинемся таким путем, отводя от Бога явно жестокие, неразумные, явно человеческие мотивы и повеления, то мы снимем большую часть претензий к Богу со стороны неверующего ума.

Однако из этого никак не следует, что все библейские идеи, особенно основные, духовные, религиозные суть чисто человеческие измышления. За сверхчеловеческое происхождение Библии ручается ее «неудобство», ее нарочитая трудность, отмеченная нами выше. Из всей Библии постараемся далее выделить главное – эти сверхчеловеческие идеи, используя тот контекст, в котором Библия приходит в мир.

Вообще говоря, мы здесь вступаем на проторенную дорогу древних христианских апологетов. Когда современные им язычники читали Ветхий Завет, они, как и современные нам читатели, поражались мелкости, страстности, ревнивости и жестокости племенного бога евреев, который претендует на пост Единого Творца всех миров. Апологеты и предлагали аллегорическое или типологическое понимание библейского текста, сознавая, что только буквальное его прочтение может оттолкнуть от Библии (а с нею и от христианства) большую и лучшую часть язычников. Конечно, мы вынуждены констатировать, что сами библейские летописцы в огромном большинстве случаев не пытались вложить аллегорию в свой текст, они рассчитывали на буквальное понимание их слов. Это очевидно. Не очевидно другое, а именно расширение в приписывании Богу таких повелений, которые уж слишком сильно «пахнут» чем-то человеческим.

Бог и боги природные