Апология здравого смысла

— Понимаю, конечно. Вы благородный человек, если тогда отложили свою поездку, чтобы дать показания в прокуратуре.

— Я только выполнял свой долг, — заметил Воеводов, — и ничего особенного не сделал. А в Словению я поехал на следующий год.

— Извините, что я вас побеспокоил. Спасибо, что уделили мне столько времени. — Дронго убрал аппарат. Кажется, Воеводова можно смело исключать из числа подозреваемых.

Несмотря на то что они находились почти в центре города, доехать до Тверского вовремя не смогли. Они подъехали к условному месту, опоздав на восемь минут. Сидорин уже нетерпеливо смотрел на часы. Увидев подъезжавшую машину, он шагнул к ним.

— Вы опоздали, — недовольно заметил он, усаживаясь в салон автомобиля, — и у вас осталось не больше двадцати минут.

— Извините, — улыбнулся Дронго, — вы же знаете, какие сейчас пробки в центре города. Особенно после шести. Надеюсь, мы закончим быстрее чем за двадцать минут. У меня к вам несколько вопросов.

— Неужели они такие важные, что нельзя было подождать до завтрашнего утра? — поинтересовался Сидорин.

— Если бы можно было подождать, я не стал бы вас беспокоить, — признался Дронго. — Вы напрасно полагаете, что мне ужасно хотелось испортить вам настроение перед важной встречей с французами.

— И вы еще иронизируете, — усмехнулся Евгений Юрьевич. — Что у вас? К чему такая спешка?

— Вы работали ректором в этом Литературном институте, — показал Дронго на здание.

— Да, я там работал. Неужели вы решили встретиться со мной только для того, чтобы уточнить этот факт из моей биографии?

— Не только. Я хотел спросить о другом. Вы помните, как в вашу бытность ректором осудили двоих ваших студентов за изнасилование?

— У нас было несколько подобных случаев, — нахмурился Сидорин, — иногда студенты допускали некоторые вольности. Был случай, когда хотели посадить двоих студентов, еще до моего ректорства. Тогда вмешался один очень уважаемый народный поэт. Он позвонил прокурору и прямо спросил, как можно за одну дрянь сажать сразу двоих талантливых парней.

— А почему дрянь?

— Она пришла и оставалась в их общежитии. Три ночи. А потом обвинила двоих парней в изнасиловании. И тогда только вмешательство народного поэта спасло парней.

— А в случае с Зароковым и Маниевым никого спасти не удалось?

— Откуда вы знаете эти фамилии?

— Вы выступали свидетелем, еще когда были ректором. И хотели помочь одному из них.

— Странно. Я думал, что все забыли об этой истории. Откуда вы о ней узнали? Или у вас есть свои секреты?

— Никаких секретов. Об этом деле вспомнила одна из сотрудниц отдела кадров Союза писателей. Литературный институт тогда подчинялся Союзу писателей?

— Разумеется. Я тогда очень хотел помочь Зарокову. Талантливый парень, многообещающий поэт. Но не получилось. На самом деле насильником был Арсен Маниев. Ему дали тогда десять лет. А Зароков получил восемь. Он ничего не делал, но находился в комнате, где все произошло. Девушка показала, что их было двое. Потом выяснилось, что все были в состоянии сильного алкогольного опьянения, как обычно говорится в протоколах.

— Чем все это закончилось?

— Оба отправились в колонию. Зароков вышел через четыре года, Маниев через шесть. Потом Зароков пробовал восстановиться, но в это время у него на родине начались столкновения, и он вернулся в Осетию. Сейчас он директор крупной фабрики, а поэзию, к сожалению, бросил. Я до сих пор считаю, что он был очень талантливым человеком.

— А Маниев?

— Этот попал в тюрьму еще раз. Только не за изнасилование, а за грабеж. Я тогда был уже министром, и мне доложили, что мой бывший студент опять сел в тюрьму. Кажется, он серьезно ранил человека, и ему снова дали десять лет. Что было с ним потом, я не знаю.

— Этот Маниев не мог оказаться знакомым кого-то из ваших сотрудников, который решил забрать эти рукописи?

— Чтобы наказать меня? — улыбнулся Евгений Юрьевич. — Но это несерьезно. Я как раз делал все, чтобы в первый раз им помочь.

— Но Зарокову вы хотели помочь немного больше.

— Конечно. Зароков был поэт, а Маниев просто прохвост. Почему я должен был помогать прохвосту? Знаете известное выражение: «Нужно помогать талантливым людям, а бездарности пробиваются и сами».

— А если Маниев хочет каким-то образом напомнить о себе?

— Почему так глупо? И он не сумел бы написать такой связный текст. После двух сроков в колонии. Посчитайте сами. Он провел там в общей сложности лет пятнадцать. Или чуть меньше. И уже давно потерял всякие навыки. Сейчас ему должно быть около пятидесяти. Он и тогда был великовозрастным студентом. Впрочем, в Литературный институт не обязательно поступали в восемнадцать лет.

— И вы считаете, что он не мог создать подобные повести о собственных похождениях?

— Ни в коем случае. Маниев был бездарным студентом, плохо учился и вообще не очень хорошо владел русским языком. Что, за пятнадцать лет, проведенных в колониях и тюрьме, он превратился в образованного человека? Никогда в жизни не поверю. Убийцей стать он мог, насильником тоже мог. Но стилистом такого уровня никогда.

— Вы читали рукописи?