Апостасия. Отступничество

Троцкий оказался совсем молодым человеком (всего-то двадцати шести лет от роду, а уже европейская знаменитость, уже вождь!) с шапкой густых темных волос (почти красавец!). Наденьке он показался страшно интересным и сразу понравился. Он был прекрасно, даже элегантно одет, в белоснежном воротничке и манжетах. Обилием цветов камера напоминала салон, на столе – масса книг, газеты, рукописи и красивые коробки конфет, кокетливо перевязанные ленточками, – подношение поклонниц. Вот и Наденька пришла к Троцкому с букетом и коробкой шоколада. К нему вообще шел нескончаемый поток. Петербургская публика спешила засвидетельствовать молодому страдальцу свое почтение и благодарность за сумасшедший яд публикаций, впрыскивающих в их вяло скучающие головы порции взбадривающего адреналина. «Пролетариат не хочет ни полицейского хулигана Трепова, ни либерального маклера Витте, ни волчьей пасти, ни лисьего хвоста!» Ну разве можно было не прийти в восторг от подобных пассажей? Припечатал так припечатал! Обыватели рвали газеты из рук и с упоением обгладывали развязные строчки журналиста, радуясь, как лихо надавали по шапке властям эти ничего не боящиеся умницы-социалисты.

Навещали Троцкого в узах и свои товарищи, и иностранцы, и, разумеется, интеллигентные женщины, и даже дамы из общества. Вот и сейчас Троцкий был не один. В полоборота к Наденьке на стуле сидела красивая молодая женщина, едва ответившая на Наденькин поклон кивком головы. Впрочем, она тут же стала прощаться, и они с Троцким о чем-то тихо переговаривались у дверей.

Проводив даму, Троцкий обратился к Наденьке:

– С кем имею честь?..

– Меня зовут Надежда Ивановна Перевозщикова… я сейчас по фальшивому паспорту… – прибавила она доверительно и мило улыбнулась. – Сбежала из поселения. И прямо к вам.

– Вот как? – Троцкий взглянул на нее с симпатией и тоже улыбнулся. – Похвально.

– Я приятельница Натана Григорьевича… – Наденька произнесла эти слова со значением, словно пароль. – Я хотела бы знать…

– Натана Григорьевича?.. Натан Григорьевич сейчас в Москве и, кажется, пока еще на свободе.

– Правда? – засияла Наденька. – Ах как вы меня обрадовали! Я немедленно, сегодня же отправлюсь в Москву!

– Таки сегодня? – снова по-товарищески улыбнулся ей Троцкий. – Не боитесь слежки?

– Ах, я ничего не боюсь! – воскликнула Наденька и простодушно взглянула на Троцкого своими голубыми, по-детски распахнутыми глазами. – И вы ведь тоже ничего не боитесь?

Лев Давидович усмехнулся.

– Царское правительство обречено, – сказал он веско и поглядел затуманенным взором вдаль. – Оно безвольно и дряхло, трусливо и недееспособно. Оно давно утратило энергию действия и не имеет в самом себе силы властвовать. Оно слишком зависит от общественного мнения, желая всем угодить, а общественное мнение создаем мы. В этом их роковая ошибка. Чем больше они уступают, тем сильнее мы на них давим. Они не понимают, что мы не удовлетворимся никакими полумерами, никакими уступками, никакими улучшениями. Наша цель – захват власти! Когда власть будет в наших руках, мы не станем считаться ни с чем. Мы будем жестко проводить ту политику, которую сочтем нужной для удержания и завоевания мировой власти, невзирая ни на какие мнения. Мы и сами мнения упраздним. Вы спросите, а как же завоеванная свобода? На это я отвечу, что свобода – вздор. Никакой свободы не существует. Тот, кто это понимает, способен властвовать. Сильно и мощно, беспощадно к врагам. Властвует тот, кто сильно желает власти, а мы – умеем желать! Нам не страшны ни ссылки, ни виселицы, ибо, захватив власть, мы сами сошлем и повесим всех, кто посмеет нам возражать. А хотите анекдот? – неожиданно спросил Троцкий. – Представьте, вчера утром является ко мне сам начальник тюрьмы и, краснея и ежась от неловкости, сует мне мою книгу и просит подписать. «Для дочерей, – конфузливо объясняет он, – дочери-курсистки, узнав, что вы тут, умоляют… что тут поделаешь, уж подпишите, будьте добры». Подписал. Причем нагло так. Таким-то девицам с уверенностью в победе над прогнившим царизмом и прочее. Он прочел и – представьте – даже не поморщился. А я ему и говорю: «А вы скажите вашим дочерям, пусть они придут ко мне в камеру, я с ними с удовольствием побеседую». Старик чуть с ума не сошел от радости, целоваться полез, еле отбился. Ну и как вы думаете, на чьей стороне сила?

– Я передам ваши слова Натану, – сказала Наденька, благоговейно скрестив руки на груди.

– Натан и сам это знает. Все наши партийные разногласия – не в целях, а в тактике борьбы, – продолжал Троцкий. – Вы что-нибудь слышали о перманентной революции?

– Ну так… в общих чертах… – слукавила барышня и покраснела.

– А я вам скажу конкретно. У нашей революции не будет конца.

– Как?.. – распахнула глаза Наденька.

Троцкий загадочно улыбнулся.