Апостасия. Отступничество

– Однако и в гильотине я не нахожу ничего хорошего, – заметил Тарас Петрович.

– О, разумеется! – воскликнул мэтр. – Я исключительно для примера. Только чтобы, знаете ли, подчеркнуть разницу между высокой цивилизацией и варварством даже и в смысле наказания высшей мерой. Кстати, о наказаниях. Мы ведь с вами все-таки не совсем толстовцы и подставлять щеку не собираемся, не так ли? Диктатура свободы должна жесточайшим образом бороться против любого проявления несвободы, неравенства и небратства! Вы… разделяете?

– Разделяю, – согласился Тарас Петрович.

– Да, да, да! – воскликнул Ковалевский. – Наша борьба за свободу потребует многих жертв… – Ковалевский зажмурился. – В свое время Марат насчитал двести семьдесят тысяч желательных трупов, в действительности их было… миллионы! Что же касается нас… тут даже трудно себе и вообразить. Но пусть, пусть на алтарь свободы мы принесем десятки миллионов жизней… свобода стоит таких жертв! Не правда ли? Уж на что тот же Белинский… Кстати, вы как… к Белинскому?

Тарас Петрович наклонил голову то ли в знак сочувствия и уважения, то ли просто затрудняясь найти правильные слова, и Ковалевский продолжил:

– «Я начинаю любить человечество по-маратовски, чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную». А?.. А вот это как вам понравится? «Люди так глупы, что их насильственно надо вести к счастью. Да и что кровь тысяч в сравнении с унижением и страданием миллионов». А? Кто это? Робеспьер? Дантон? А вот и не угадали! Это наш доморощенный Марат – Неистовый, как его называли друзья, Виссарион, увлекший своими идеалами б'oльшую часть студенчества и интеллигенции! – воскликнул Максим Максимович и вдруг с чувством задекламировал:

Как сладостно отчизну ненавидеть!..

Тарас Петрович подхватил:

И жадно ждать ее уничтоженья!

И они вместе докончили:

И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницы пробужденья!..

– Так вы наш?! – воскликнул Максим Максимович. – Совсем, совсем наш?

– Ваш, – ответил взволнованный Тарас Петрович. – Весь ваш!

И Ковалевский бросился ему на шею.

После пылких дружеских объятий выпили на брудершафт.

– А знаешь ли ты, Тарас Петрович, нашу конечную цель? – запросто, уже называя будущего «брата» на «ты», спросил Ковалевский.

– Я догадываюсь, – важно ответил тот.

– Уничтожение всех алтарей и тронов!

Ах как сладко задрожало, заныло сердце в мучительном, непереносимом восторге, даже слезы выступили на глазах!

– Екатерине дали спокойно умереть за ее великие заслуги перед масонством, – продолжал Максим Максимович. – Как-никак, именно при ней расцвел Московский университет, созданный нашим незабвенным дорогим братом Иваном Шуваловым, где постепенно вся профессура оказалась в благодетельном братском союзе. Но уже начиная с Павла…

– Неужели с Павла?! – ахнул Тарас Петрович.

Ковалевский многозначительно кивнул.

– А как же потом – Николай… столько жил?.. – В словах Тараса Петровича прозвучали нотки неподдельной горечи и разочарования. – Тридцать лет деспотического правления!

– И Николай, и Александр были в наших сетях. Александр знал о готовящемся заговоре декабристов, но и пальцем не пошевелил, предпочтя умереть в Таганроге или, как говорят сведущие люди, уйдя в сибирский затвор. – Ковалевский иронично улыбнулся. – А Николай… Николай, разбирая дела декабристов, не посмел тронуть наших высших братьев, стоявших во главе всего дела, разумно предпочитая следствие прекратить и наказать для видимости так… мелкую сошку. Дважды Николаю присылали преогромнейшие досье на деятельность наших братьев, и он не мог не ужаснуться тому, что практически вся Россия в ее высшем властном сословии оказалась на нашей стороне. На кого бы он мог опереться? Всюду мы: в Госсовете, в Сенате, в университетах, в Духовной академии, в семинариях, в журналах, в светских гостиных. Так что все участники заговора, кроме «патриотов» – доносчиков, остались на своих местах, получили награды и повышения: и Сперанский, и Мордвинов, и все прочие. Николай поступил мудро, заключив с нами негласный конкордат, и – в результате – остался на троне. Вот уже полтора столетия мы формируем общественное мнение в России, направляем умственное движение молодежи, разъясняем народу, к какой цели он должен идти. И мы сделали так, что верят не царю, не правительству, не Церкви, а нам.

Тарас Петрович еле успевал переводить дух, а Ковалевский вдохновенно продолжал:

– Александр Второй уже был игрушкой в наших руках, он послушно осуществлял те реформы, которые диктовали ему мы. Жаль, был убит накануне нашей последней, заключительной инициативы, которая увенчала бы все здание. Вот она, наша беда, разрозненность и несогласованность действий, – огорчился Максим Максимович. – Лорис-Меликов везет царю подписывать конституцию, а Гриневицкий со товарищи бросают бомбу! В результате царь – в гробу, а неподписанная конституция – у него на столе.

«Братья» молча переглянулись и сокрушенно вздохнули.